Одноклассники smerti - Анна Литвинова

Сам он так и не женился. Даже не пробовал. Зачем? Что за твари бабы, Иван, спасибо Викуле, понял еще в четырнадцать. А дети как продолжение рода его не интересовали.

Ваня Пылеев успешно окончил педагогический институт. Без проблем, по зрению – спасибо эксперименту с жесткими контактными линзами – откосил от армии. И вернулся уже учителем в родную школу.

В выборе профессии не сомневался: главное, что он действительно любил рассказывать интересные истории. И уж ученикам, школьникам, в отличие от ветреной Вики, приходилось его слушать – у них просто не было альтернативы.

Жизнь пошла если не счастливо, то гладко. В педагогическом коллективе Иван Адамович был на хорошем счету, дети его любили, а старшеклассницы и вовсе частенько теряли голову от романтичного, глаза под толстыми стеклами очков, историка. Но он, разумный и ответственный человек, конечно, был непреклонен. Лишь изредка – когда среди учениц оказывалась очередная светленькая, невесомая, с точеной фигуркой Вика – сердце слегка щемило.

…Иван Адамович бережно хранил выпускные фотографии, начиная с той, где десятиклассником был он сам. А вечерами, когда все дела переделаны и наступал и поныне любимый им сумрак, любил просматривать свои архивы. Вглядывался в напряженные и торжественные лица выпускников. Вспоминал. Усмехался. Что-то бормотал себе под нос. Они все – его подопечные. Он их всех в какой-то степени взрастил. Воспитал. Вылепил.

…Сегодняшнего вечера, очередной темноты он ждал с особенным нетерпением. И едва упорное летнее солнце растаяло за крышами близлежащих высоток, предался любимому занятию. Однако нынче Пылеев не просто просматривал – он целенаправленно искал среди карточек свой первый, где был классным руководителем, выпуск. Одиннадцатый «А» 1997 года.

Ага, вот и фотография – уже изрядно пожелтела от времени.

Он наконец выхватил карточку. Поразился, насколько далекими и почти незнакомыми кажутся лица. Да и фамилии бывших учеников в памяти уже стерлись. Ведь сколько лет прошло… Иван Адамович даже засомневался: а есть ли на фотографии она? Вдруг болела или, когда приходил фотограф, ездила на очередной концерт, или просто отказалась сниматься – ведь всегда была своевольной…

Но нет, девушка, которую он искал, на фотографии была. Юная, прекрасная, светловолосая, стройная. Хотя и звезда, а скромно стоит во втором ряду, с краешку.

Иван Адамович вгляделся в тонкие, благородной лепки черты. Улыбнулся в ответ на ее очаровательную, волей фотографа оставшуюся в вечности улыбку. А потом черным фломастером обвел молодое лицо в траурную рамку.

Далеко от Москвы. Степан

Они снова с Ленкой расстались. И теперь уже навсегда, в этом сомнений не было.

Степан, хотя и жара на улице, зябко запахнул потертую джинсовку. Он стоял на привокзальной площади райцентра К. – в двух часах езды от Воронежа – и ждал автобуса до деревни Калинки. Наверно, его принимают за наркомана: все кругом в шортах, изнывают от зноя, у бесплатного фонтанчика с питьевой водой – остались еще в провинции такие архаизмы – работают локтями распаренные граждане, а он кутается в куртку с длинными рукавами.

Но его действительно знобило – без всяких наркотиков. И даже без капли алкоголя, хотя Ленка бы хохотала как бешеная, узнай, что вчера, за целый горячий летний день, он не влил в себя ни единого глотка пива. И сегодня тоже не пил – хотя по поезду спиртное носили. Но Степа решил, когда все случилось: трезвенником он, конечно, не станет. В нашей стране такое поведение выглядит подозрительно или, по меньшей мере, глупо. Но с алкоголем – по любому поводу, мимоходом, к завтраку, потому что дождь или когда по телику фильм тяжелый – однозначно покончено. Хотя спиртное его вроде и не затягивает, иначе б давно спился за те два года, что прожил в угарной, пропитанной парами алкоголя Ленкиной квартире, но, на всякий случай, хватит уже искушать собственный организм, дурманить голову бесконечной водкой. К тому же непонятно, сколько вольных деньков ему осталось.

Степан, конечно, надеялся, что немало. По крайней мере, он сделал все, чтобы ни один, даже самый пытливый, ментяра не сумел выйти на его след.

…Когда Степа понял, что никакие чудеса подругу не воскресят – ни за что и никогда, – он просто, не теряя лишнего времени, вышел из квартиры. Спокойно, будто гуляя, двинул к магазину – пусть бабули-соседки, вечный контингент, коротающий жаркие летние дни у открытых окошек, не сомневаются: очередной, как они его называли, местный алкаш отправился за поправкой здоровья. Но когда он проходил «девяточку» – ближайшую к дому питейную точку, гастроном, когда-то числившийся под номером девять, – внутрь его заходить не стал, чем немало изумил их с Ленкой многочисленных приятелей, толкавшихся на пороге. Доброжелательный сизоносый Иваныч даже крикнул вслед:

– Ты чё, Степанидзе? Бабла, что ль, нет? Не ссы, угостим!

Отвечать Степа не стал. Да и как объяснишь собутыльникам, что спиртное ему за эти два года настолько обрыдло… Все равно ведь не поверят.

Он, неприметный в своих летних, выцветших джинсах, темно-синей, без всяких рисунков футболке и с джинсовой курткой, перекинутой через руку, вошел в метро. Распаренный милицейский сержант, карауливший вход, скользнул по нему равнодушным взглядом и отвернулся. Менты, к счастью, к Степану никогда не цеплялись – если только не приходилось, спасибо беспутной Ленке, допиваться до полной каши в голове. А когда Степа был трезвым, блюстителей порядка он не интересовал. Наверно, они тут же просчитывали в своих милицейских мозгах: что с такого возьмешь? Явно славянской внешности, по виду москвич, но классом куда ниже среднего, в лопатнике и пятихатки не сыщется…

Хорошо, что и в этот раз не остановили. Потому что паспорта при нем не было. Степан после недолгих размышлений оставил его в Ленкиной квартире. Какой смысл брать? Все равно подозревать будут в первую очередь его. Начнут искать, и, скорее всего, очень серьезно. Объявят во всероссийский розыск, разошлют ориентировки, а то и портрета на стенде «Их разыскивает милиция» удостоят. И зачем искушать судьбу? Нет документа – им не пользуешься, а прихватишь – обязательно сразу, и не предскажешь, в какой ситуации, появится искушение его применить. И тем самым засветить свое местопребывание. Сейчас главное – затаиться. А после, когда рвение милицейских уляжется, он потихоньку выплывет из тени. И уж как-нибудь да организует себе документы на новое имя. Может, Лениным назваться? В память о безвременно почившей подруге?