Последний сын графа - Соро Кет

– Думаешь, ты первый, кто мне такую кучу насрал? – спросила я одними губами, развернув его за морду к себе.

Герцог оглушительно гавкнул и преданно завилял хвостом. Мне пришлось отпустить его, достать из кармана биологически чистый пакет и задействовать, наконец, лопату.

Герцог наклонил голову.

Он никак не мог понять, почему его тупенькая хозяйка пытается замести следы. В его собачьем мировоззрении большие кучи, гордо наваленные на самых видных местах, выполняли очень важную функцию.

В собачьем мире такая куча кричала: зырьте и внемлите! Здесь. Живу. Я. Рослый, половозрелый, здоровый пес, с неограниченными физическими возможностями вам вломить. Не заходите на мою территорию! Держитесь подальше.

Я вырыла песок на полметра, свалила туда его коричневую метку и стала закапывать.

Герцог тявкнул. Очень нежно и ласково. Словно хотел спросить: «Что же ты, дура, делаешь? »

– Да знаю я, – я погладила большую черную голову. – Знаю. Думаешь, я не знаю, что это действует? Еще как знаю. Мне Филипп с Ральфом точно такие же кучи в душе насрали… Это отпугивает даже отца Самира.

– Отца Самира? – переспросили сзади.

Герцог гавкнул и завилял хвостом, пытаясь дать обоим по растопыренной лапе. Ральф сел, взял лапу, похлопал Герцога по плечу. Спросить, кто тут хороший мальчик. Когда Герцог видел, что ему говорят, он словно бы слышал.

– Осторожнее, у нее лопата, – сказал сам отец Самир.

– Подержи его, я пойду помою, – сказала я.

И очень быстро пошла к воде.

Вымыла лопату, вымыла руки. Проверила направление ветра, прикинула высоту волны. Посчитала чаек…

Вернуться мне все равно пришлось.

– Кто такой Самир? – спросил Ральф небрежно. – А его отец в курсе твоей «помолвки» с нашим.

– Потерпи, узнаешь на исповеди, – сказала я.

– Так и не остыла?

– А ты не загорелся?

Он поморщился:

– Да сколько можно уже? Тебе самой не противно навязываться, как дура какая-то?

– Странно слышать это именно от тебя, – ответила я спокойно. – Ты не настолько интересен, чтоб с тобой разговаривать. Отвали уже, наконец!

Ральф не отвалил.

Отец сидел на крылечке и читал газету, попивая липовый чай. Герцог тут же прибавил шаг и уткнулся башкой ему в шею, как делают львы.

– Ты мой хороший! – сказал отец и поднял голову. – Здравствуйте, ребята!

– Здравствуйте, – сказал Ральф. – Вам пришла почта… Из Ватикана. Может быть что-то важное? Я решил привезти.

Епископ осмотрел его со скучающим выражением лица.

– Хадиб не трогал ее. Ни рукой, ни взглядом, – ответил он. – И я надеюсь, ты здесь по поводу почты, а не потому, что решил опять с ней поговорить.

Видеть Ральфа растерянным было непривычно. И еще непривычнее, видеть его с опущенной головой.

Я прыснула.

Раньше я представляла отца более ласковым аналогом Маркуса. Мне виделся деликатный и очень чуткий мужчина, который был своему ребенку матерью и отцом. Светский, добрый и безукоризненно вежливый. В реале он больше напоминал Себастьяна.

Он развернул и снова сложил газету.

На развороте крупным планом алела жопа в красных колготках. Библейские места хозяйка жопы слегка прикрыла ступней.

В какое положение не поставила бы вас Жизнь, наши колготки помогут вам сохранить лицо в любой ситуации! — кричала подпись под снимком.

Я покраснела и прикрыла лицо рукой. Когда уже этот снимок покинет полосы? Других проблем, что ли нет, кроме как продавать колготки?

– Я очень тобой горжусь, кстати, – сказал отец, сравнив еще раз фотографию и мою ступню. – А фотографии, на которых ты сохраняла лицо, есть?

– Кстати, этот фотограф снова звонил Филиппу. Кричал, что ты ему всем ему обязана и требовал благотворительных взносов, – вставил Ральф.

– Сломай ему… телефон, – посоветовала я.

– Твой любовник просит денег у твоего бывшего? – уточнил епископ, со вздохом складывая газету внутрь жопой.

– Он не мой любовник! – рявкнула я. – Он просто сделал несколько снимков!

– И кокаина ей полный нос набил! В благотворительных целях! Чтобы ее не вынесло с того количества спиртного, что она приняла.

– Понятно.

– Не твое сраное собачье дело, понятно? ! – взвизгнула я. – Даже если это тебе прислали из Ватикана, я и мои ноздри тебя не касаются.

– Нет, касаются!

– Что с тобой происходит, Ральфи? – уже серьезно спросил отец.

– Я не позволю шантажировать себя койкой, ясно тебе? ! – рявкнул Ральф, игнорируя весь мир, за моей спиной. – Я не твой лакей, чтоб ты прогнала меня, когда тебе взбредило!

– Ральф!

Ноль эмоций.

– Ты мне – вообще никто!

– Ошибаешься!

– Ральф! – уже громче позвал отец.

Герцог валялся у его ног, обняв ступню обеими лапами и терся лбом об икру. Потрепав сомлевшего пса по выгнутой шее, отец посмотрел на своего помощника. Потом вздохнул и поднялся.

Сзади уже маячил Михаэль, держа руку на шокере.

– Ральф, все. Довольно, – устало сказал отец. – Вы точно все уже помешались на своем эгоизме! Это в последний раз, когда я прошу тебя по-простому:

Отстань от нее, иначе я заявлю в полицию.

Михаэль как раз сбегал с лестницы, расстегивая пиджак. Он исполнял при нас обязанности водителя и охранника и даже тут ходил с пистолетом.

– Э-э, все в порядке?

Отец махнул рукой, закатил глаза и покачал головой.

– Раньше у нас была одна сумасшедшая, теперь двое. Но он уехал.

– От Ральфа я такого не ожидал…

– Я тоже.

За задним двором, через улицу, бродила с лейкой наша соседка. Та самая, Пятьдесят оттенков закрашенного седого. Она уже целый час поливала несчастные цветы на балконе. И только что в театральный бинокль не наблюдала за нашими окнами.

А я была на той стадии, что начинала сочувствовать ей.

Я была уже достаточно взрослой, когда Ральф сошелся с Джессикой. И я прекрасно помнила, как все было. Я понимала, что ему нравится, просто смириться никогда не могла. А он не мог смириться с мыслью, что я – не собственность. Что меня нельзя поставить на выбранное место и навязать привычную и приятную себе роль.