Последний сын графа - Соро Кет

Я сомневалась, что он отстанет. Скорее всего, мы закончим в подвале – он будет с ремнем. И меня все меньше пугал подобный исход. Пусть он причинит мне боль, – что угодно лучше, чем нескончаемая пытка уставшего Разума, который не может найти решение для своих проблем.

Отец подошел к окну и задернул шторы, показав соседке палец в бинокль. Он сам был в бешенстве и явно не понимал, что он должен сделать.

Я села и разрыдалась, уткнувшись лицом в ладони. Превентивно, пока он не начал орать, что Ральф и его желания благонравнее, а значит, должны быть исполнены. В отличие, от моих.

Герцог молча зацокал когтями по полу, растолкав отца с Раджей, стоявших плечом к плечу, трусливо скрылся на кухне. Грета бы не ушла. Она бы не успокоилась, не вылизав мне лицо, чтобы я, плюясь и смеясь, побежала в ванную.

– Хади, у тебя есть ксанакс или что-нибудь? – спросил отец тихо.

– Секунду! – ответил он.

– Михаэль…

Я уже не слушала. Убежала в ванну и заперла за собой дверь. Ксанакс, как же! Еще за секс со мной ему заплати! Лживый лицемерный ублюдок! Я до упора открыла холодную воду и встав под душ, стояла, пока не онемели плечи. Это не помогло, но от холода зуб не попадал на зуб, и я игралась мыслью, что я умру и все они пожалеют, что не хотели меня.

Совсем, как отец сожалел о Джессике.

Хадиба не было.

На тумбочке лежала таблетка.

Я яростно сбросила ее на пол и улеглась в кровать. Слишком мало, чтобы с собой покончить.

Колющий холод сменился колющим теплом. Я уже не плакала, а молча смотрела перед собой сухими красными глазами. Какого черта я тут забыла? Я выбралась из постели и натянула первый попавшийся сарафан.

Билет на поезд можно купить в любом автомате.

Пусть Маркус и Самир развлекаются, как это позволено лишь мужчинам. А если мне понадобится ксанакс, я выпью пачку и лягу в ванну, как советовал Ральф. Или не пачку? .. На самом деле, сколько нужно таблеток, чтоб не проснуться, когда вода попадет в дыхательные пути?

Опомнившись, я встала на колени, нашла таблетку и сунула ее в кошелек. Кто знает, может дома все станет намного хуже?

С этими мыслями я подхватила сумку и…

Вышла из дома через задний двор.

Был тот медовый вечер, когда сами сумерки желтые. Когда воздух чист и небо чистое, как над Средиземным морем. Ветер ласково гладил невидимой ладонью поля и молодая пшеница стелилась волнами под его руками.

Они появились из-за пригорка. Лошади летели во весь опор. Граф-старший сидел, как влитой. Банально, но есть такие наездники, про которых трудно сказать иначе. Они сидят на лошади, будто составляют с нею единое целое. Казалось, даже Цезарь чувствовал это и нес наездника с гордостью, словно хвастался им.

При виде нас с Маркусом, оба всадника разом натянули поводья. Лошади перешли на рысь. Позабыв обо всем на свете, я уставилась на Себастьяна. На нем были черные бриджи для верховой езды и белая рубашка с закатанными до локтей рукавами. Сапоги сверкали, на запястье болтался стек.

Внутри меня что-то дрогнуло и зависло, когда Себастьян метнул в меня короткий настороженный взгляд. Я мысленно застонала. Это была пронзительная тоска по тем временам, которых я никогда не знала. По временам, когда мужчины были мужчинами, а женщины еще нет.

Встав «столбиком», я невидящими глазами уставилась на лошадь Филиппа. Широко раздувая ноздри, она крутила яростно головой, пытаясь вырвать поводья из его рук и густая белая пена падала на черную грудь. Хрипя, как-то боком, круто выгнув лебединую шею, конь крутанулся волчком на месте. Граф улыбнулся, сверкнув зубами поверх головы Цезаря.

Так наверное, наши предки, глядели так на хорошеньких молодых селянок.

– Что ты гарцуешь? Не хочешь маме «здрасьте» сказать? – спросил Себастьян у сына.

Маркус с трудом удерживал Герцога, который налег на задние лапы, стремясь приблизиться к лошадям. После того, как я укатила из Гремица, остальные тоже вернулись. Рассказать мне, что я уже взрослая и это непозволительно: вот так вот молча вставать и уходить. И я перебила все, что могло разбиться. Как раньше делала Джессика.

Тогда отец опять уехал жить в Резиденцию, а Маркус не мог управляться с глухой собакой так хорошо, как он.

– Здрасьте, мама, – сказал Филипп.

– Здрасьте, папа, – буркнула я в память о его браке с Джессикой.

Себастьян подъехал ко мне и наклонился, подставив щеку. Раньше он целовал меня только в губы, но… Не желая ругаться с ним при Филиппе, привстав на цыпочки, я клюнула его в щеку сжатыми губами. На них остался вкус соли и пыли, и еще лосьона после бритья.

Я облизала губы.

По сердцу словно провели бритвой. Мне захотелось сделаться молодой селянкой, которая бежит через поле, ощущая спиной жаркий храп коня и взгляд наездника. Не виноватой в том, что с ней сделают.

Ни перед кем. Я задохнулась, отшатнувшись назад, словно это могло помочь отстраниться от своих мыслей. В глазах Филиппа что-то сверкнуло. Он крепко сжал руки с зажатыми в них поводьями и поздоровался с Маркусом. Тот не откликнулся: не успел. Герцог вдруг утратил интерес к лошадям, и с силой втянув в себя воздух, попытался сунуть нос между моих ног.

Я оттолкнула его, покраснела, как помидор. Филипп выругался: его конь тряхнул головой и яростно крутанулся на месте.

Герцог, который опасливо тянул носом поверху, обнюхивая огромных, остро пахших потом «собак», решил гавкнуть. Цезарь не шелохнулся, но конь Филиппа дрогнул, станцевал на месте. Я отскочила и вовремя: конец хвоста довольно сильно хлестнул меня по плечу.

Граф рассмеялся и похлопал Цезаря по шее.

– Ты еще ездишь верхом, Верена?

– Нет, – ответила я.

– Если ты не начнешь, ты окончательно потеряешь навык, – сообщил он непререкаемым тоном.

Словно речь шла о чем-то важном, вроде умения пользоваться приборами.

– Это последние навыки, что мне реально нужны, – ответила я, жалея, что не взяла с собой пару вазочек.