Миссия - Елена Минькина

«Видимо, пошел обрабатывать мамашу», – зло подумала Эмили и стала рассматривать комнату.

В просторной комнате с выходом на балкон расположился стеклянный столик с металлической кованой ножкой и двумя металлическими креслами, на которых лежали мягкие подушки. Кровать, застеленная кружевным белым покрывалом, занимала большую часть комнаты. На полу, по обе стороны от кровати, лежали два пушистых ковра, стояли две тумбочки.

Напротив кровати она увидела камин, инкрустированный бело-розовым мрамором. На полу, в кованой дровнице, были сложены аккуратные березовые чурочки. На каминной полке стояли электронные часы и огромная ваза с живыми цветами. Над камином висело зеркало в резной металлической раме. Все было подобрано в тон, со вкусом.

Золото в этой комнате полностью отсутствовало, потолок был ровным, по периметру обрамленный простым карнизом, посередине висела люстра с ажурными белоснежными шелковыми плафонами. Портьеры были приятного зеленого цвета, а нежная белоснежная тюль была почти невидимой. Комната навевала покой и умиротворение. Слева от входа находились две двери: одна вела в просторную туалетную комнату с ванной, отдельно стоящим душем, туалетом и биде, а вторая – в просторный гардероб, половина которого была пустой.

Анна развесила свою одежду и надолго закрылась в ванной. Лежать в ажурной пене, вдыхая ароматный цветочный запах, было очень приятно. Она думала о Викторе, о его матери. Не выходила из головы картина, когда он стоял перед ней на коленях. Анне совершенно были незнакомы подобные чувства к родителям.

Вспомнился первый день, проведенный в доме приемных родителей. Тогда ей было шесть лет. Она сидела в большом глубоком кресле, ощущая идущее от камина приятное тепло, и пила очень сладкий чай, заедая его пирогом.

– Это в первый и последний раз, Эмили, – на ломаном русском произнесла миссис Клер, приемная мать. И потом более строгим голосом, уже на английском языке, добавила: – Отныне ты будешь кушать на кухне, вместе с прислугой. Твой папа не любит, когда дети шумят, поэтому все свободное время ты будешь проводить в своей комнате, все твои дни будут расписаны поминутно.

Из соседней комнаты донесся звук шагов по каменным плитам, и в проеме двери гостиной появился мужчина высокого роста. У него было узкое худое бледное лицо, огромный, похожий на клюв, нос, коротко подстриженные светло-русые волосы, слегка запавшие бледно-голубые глаза. Одет он был в сильно поношенный костюм из зеленовато-коричневого драпа, воротничок его кремовой шерстяной рубашки заметно обтрепался.

Девочка обратила внимание на руки, очень большие, с длинными пальцами. Ей показалось, что головой он почти дотронулся до верхнего проема двери. Мужчина брезгливо уставился на Эмили.

Следом за ним вошла женщина средних лет с приятным и простым лицом, тоже высокая, но более плотного телосложения. Выглядела она немного обтрепанно в серой шерстяной застиранной юбке и полинявшей блузке, поверх которой был накинут шерстяной платок. Рыжие кудрявые волосы были стянуты на голове в тугой узел. Шею украшал огромный медный крест, который со временем приобрел зеленоватый оттенок.

Миссис Клер улыбнулась вошедшим и посмотрела на Эмили.

– Это твой новый папа, мистер Адам, и гувернантка мисс Келли. Она будет жить в нашем доме, ты будешь спать с ней в комнате для прислуги. Она будет готовить тебя к школе. Мисс Келли работала учительницей, и я надеюсь на ее компетентность.

Эмили увидела, что нынешние приемные родители – люди суровые и очень правильные. Вся их жизнь была расписана и распланирована. Они походили на двух механических роботов, совершенно не имеющих чувств: их никогда не огорчало плохое поведение Эмили, ее неудовлетворительные оценки, порванные платья… Они неизменно встречали ее с навешенной на лицо улыбкой, и на этом их общение заканчивалось. Девочка была предоставлена самой себе и искренне недоумевала, зачем этой паре нужен был ребенок.

С первой минуты пребывания в доме приемных родителей установилось нечто вроде режима дня. Эмили учила английский с гувернанткой, занималась с репетиторами русским языком (училась читать и писать), играла на рояле, а кухарка учила ее готовить. Времени на личную жизнь и отдых у девочки почти не оставалось.

Чем дольше Эмили жила в этом доме, тем чаще ее приемная мать говорила: «Ну что за странный ребенок? !»

Эмили никак не могла понять свою странность. Общаясь с ней, приемная мама чувствовала себя совершенно разбитой и опустошенной. Казалось, все в Эмили раздражало ее.

Осенью девочка поступила в школу. В это время у нее неожиданно начались приступы эпилепсии. Они были мучительными и невыносимыми, как правило, начинались во время урока: все тело начинало трясти, голова дергалась в разные стороны, изо рта шла пена. Дети истошно вопили от страха.

Девочку пришлось забрать из школы и посадить на домашнее обучение. С ней начал работать доктор по имени Джейсон, посещать которого она должна была каждую неделю. Каждый раз доктор задавал одни и те же вопросы: «Как ты сегодня спала? Тебе все еще снятся кошмары? У меня кое-что от этого есть. А таблетки от эпилепсии ты пьешь? Не можешь уснуть? Давай увеличим дозу…»

От всех этих пилюль Эмили ходила сонной, еле передвигала ноги. Она стала тайком смывать их в унитаз. Врала доктору, что хорошо спит, в то время как просыпалась каждую ночь от своего крика, потому что ей снился один и тот же сон: страшное чудовище преследовало ее в лесу. Она убегала, но чудовище было сильней ее. Когда оно хватало ее за шею своими холодными и скользкими лапами, девочка просыпалась от собственного крика.

– Тебе снится чудовище? – спрашивал доктор, потому что однажды Эмили имела неосторожность рассказать о своем сне.

– Нет, я вообще не вижу никаких снов, – врала она.

Доктор Джейсон что-то мычал себе под нос, стучал ручкой по столу и что-то записывал. Ее медицинская карта распухла и стала похожа на книгу.

– Надеюсь, ты говоришь мне правду, – он сверлил Эмили своими умными проницательными глазами.

– Конечно, доктор, я говорю правду, – кивала девочка.

Она скользила взглядом по развешанным на стенах дипломам, свидетельствующим о его профессионализме и компетенции в психологии и психиатрии, и понимала, что доктор не верит ей.

Он отложил ручку и внимательно посмотрел на девочку.

– Хочешь сказать, за всю неделю тебе ни разу не приснился этот сон?

– Ну, может, один раз, – чтобы окончательно не опозориться, призналась она.