«Телефон доверия» и другие рассказы - священник Александр Дьяченко

– А ты ждал от них чего-то другого? – с горечью в голосе пророкотал бывший водитель автобуса. – Бесы, бесы они, эти американцы! И главный их самый что ни на есть бес. Ты вспомни, как он давал присягу. В первый раз это было или во второй, уже не помню. Ему на Библии нужно поклясться, а он не может. К Библии руку приложить не может – обжигает его святая книга. Пришлось перчатки надевать, только в них и получилось. Гарик вон про Анджелу спел, а я вспоминаю, как мы в автобусном парке радовались с мужиками этому Обаме. Подумать только, ведь это «наш», социально близкий, к власти пришел. Потомок угнетаемых негров, плоть от плоти. Теперь точно задружимся. Все, долой напряжение в отношениях и гонку вооружений! А он хуже любого капиталиста! – этой фразой из нашего недавнего советского прошлого Владимир закончил свою возмущенную тираду.

– Не переживай ты так, Володь, это я вообще-то тебе свой сон рассказал. Наяву ничего такого не было. Сам подумай, кто Обама и кто я. Думал, ты улыбнешься, а ты, погляжу, наоборот, расстраиваешься.

– Да надоели они уже, эти американцы! Даже ночью во сне нет от них покоя, – наконец улыбнулся алтарник. – Надеюсь, больше он тебя уже не потревожит.

– Володя, так это уже не в первый раз, – поведал я водителю. – Однажды, еще в самом начале его первого срока, мы на приходе провели годовое собрание. И снится мне Обама. Я ему тогда даже немножко симпатизировал.

– Ну да, как же – нобелевский лауреат, миротворец!

– Вот я и увидел его на нашем приходском собрании, – продолжил я. – Сидит на галерке, улыбается. А мне неудобно: такой человек в кои-то веки к нам заглянул, и никто на него не обращает внимания. Думаю: предложу-ка ему войти в нашу ревизионную комиссию. Но он отказался, сославшись на занятость: «Простите, парни, я и так к вам еле вырвался, а в комиссии работать надо». Но видно было, что предложение ему понравилось.

Проснувшись, я тогда еще подумал: что если он наш, православный, только тайный?

– Ерничаем мы с тобой сейчас над американцами, а вспомни, как с начала девяностых рвался наш народ туда, в сторону «проклятого капиталистического Запада», – вспоминает Владимир. – Как будто и не было между нами никакого противостояния и «холодной войны». Я сам чуть было не уехал. На нашей работе тогда один всех подбивал: поехали в Южную Африку! Очень уж там, говорил, хорошо, и денег платят не сосчитать – не то что у нас в автобусном парке.

– Володя, ты жил в Москве, – отвечаю. – В столицах жить проще. С периферии многие побежали, особенно с тех мест, где началась стрельба. Здесь, в центре, их тоже никто не ждал, а эмиграция давала шанс начать все сначала.

* * *

У нас с матушкой есть одна общая знакомая. По национальности казашка из Алма-Аты. Муж ее – русский, всю жизнь занимается наукой. Айша, кстати, прямой потомок Чингисхана. У нее даже документ имеется с печатью, подтверждающий этот факт. Правда, родство со столь выдающимся предком ее совсем не трогает, документ ей принесли домой и просто вручили.

В детстве ее часто возили к бабушке в деревню. И всякий раз она задавалась вопросом: почему у бабушки во дворе асфальт белого цвета? Во всех дворах асфальт черный, а у них белый. У бабушки всегда было много скота. Даже в советские годы на нее работали наемные работники. Став старше, девочка узнала, что бабушка – ханская дочка, а дедушка из простецов. Потому и к миру у них отношение было совершенно противоположное.

Бабушка не любила людей. Она помнила свое происхождение и как могла по-своему мстила тем, кого она привыкла называть «дети краснопузых». Никогда никому ничем не помогала, и даже в самые голодные годы вместо того, чтобы подать просящим милостыню, выливала оставшееся молоко во двор. Потому и был он у них странного белого цвета.

Дедушка, наоборот, не пропускал ни одного нищего из тех, что брели по дороге мимо их дома. Деревенские его так между собой и звали – Милостивый. Ты Милостивого попроси, он поможет.

Мужа Айши, ученого-биолога, пригласили работать в один из штатовских университетов. Сперва он поехал один, а вскоре прислал приглашение жене и дочке. Айша рассказывала, как ездила оформлять документы в американское посольство в Москве.

Ей и всем, кто с ней намеревался получать визы, сотрудники посольства выдали анкеты и велели их заполнить. Почему-то в тот день среди посетителей было много нерусских. К Айше то и дело кто-нибудь из них подходил и просил совета.

– Помню, – вспоминает Айша, – подошел ко мне один армянин. Он плохо говорил по-русски и мало что в этой анкете понимал.

– Сэстра, – в очередной раз пристает, – а что такое «раса? »?

– Не «раса? », а ра? са.

– Что это, сэстра?

– Это значит, какого ты цвета кожи, – объясняю. – Белый, черный или желтый.

– Значит, я черный?

– Нет, ты белый.

– Я белый? ! – удивился армянин. – Зачем белый? Я черный.

– Я тебе говорю, – злится Айша, – пиши «белый». Иначе анкету не примут и заставят переписывать.

И все-таки армянин решил, что он прав, и написал в графе «раса» – «черный». Потом я видела, как этот человек радовался, лез ко всем и, показывая исправленную запись в анкете, все повторял: «Видите? Я белый! Хочу в Америку, там я белый! »

Еще Айша рассказала об одной семье своих соплеменников. Эту казахскую семью она знала, живя в СССР, а потом их пути пересеклись и в Соединенных Штатах. Газиза, сверстница Айши, еще в детстве мечтала уехать жить за границу. Но время шло, а мечта никак не реализовывалась. Она успела выйти замуж, родить детей и даже развестись. И только когда великий и могучий Советский Союз развалился, появилась наконец возможность уехать.

Газиза бросилась искать мужа где-нибудь в Америке или в Европе. Наконец долгожданный «принц» откликнулся, и девушка умчалась к нему, перелетев через Атлантику.

Дети какое-то время оставались с бабушкой, а потом и они стали американцами. Бабушка, оставшись одна, затосковала. Она привыкла быть нужной, привыкла готовить еду на целую семью в своем большом чугунном казане. Только в казане получалась замечательная бабушкина шурпа и плов и еще много чего, что так нравилось внукам. В свое время и Айша после занятий в университете забегала в гостеприимный дом Газизы насладиться бабушкиной готовкой. А та сидела, поджав щеку кулачком, и радовалась, видя, с каким удовольствием ест ее еду дочкина подружка.