В ожидании сердца - Юрий Поляков

На заседании художественного совета, принимавшего спектакль, Ольга Аросева сказала:

– «Хомо эректус» – сатира, которую мы ждали в театре почти двадцать лет. Мечтали о такой сатире. Мы так долго ждали, что сразу и не поняли, что это она! Чуть не упустили такой материал… Остается поблагодарить автора за пьесу и долготерпение!

Кстати, ничего странного тут нет. Сатиру часто принимают за клевету, а клевету, наоборот, за сатиру. Мой совсем не развлекательный «Эректус» собирает зрителей не меньше, даже больше, чем коммерческий «Слишком женатый таксист» Куни, идущий на той же сцене. Это только подтверждает общеизвестный факт: современникам нужна современность! 13 ноября 2019 года мы закрывали «Смотрины» 384-м спектаклем, и в огромном зале на 1200 мест не было ни одного свободного кресла. Покажите мне хоть одну «новодрамовскую» пьесу с такой судьбой! Не покажете.

Кстати, много лет спустя я случайно перемолвился с одним из участников бунта на корабле, назовем его «Ф». «Что же вас так тогда смутило? – спросил я. – “Совесть русской интеллигенции” пришла на свинг со студенткой, которая приторговывает собой. Разве в жизни такого не бывает? Я же видел вас в постмодернистской чернухе. Вы там такое вытворяете, что можно смело писать в афише: детям до 30 лет не рекомендуется! » – «Э-э! – махнул рукой «Ф». – Там-то все понарошку, а у вас по-настоящему! » Он невольно сформулировал коренное отличие постмодерна от реализма.

На премьерном фуршете Александр Ширвиндт в неповторимой своей манере сказал:

– Юра Поляков принес нам пьесу, будучи отцом. А смотрел премьеру, будучи уже дедом!

– Дважды дедом, – добавил я.

– Напиши нам еще что-нибудь!

– А увижу, когда я буду прадедом?

Для Театра сатиры я вскоре написал пьесу «Женщины без границ», которую поставил сам Ширвиндт. Впрочем, начинал работу другой режиссер, но не справился, ибо зеленый змий в театральном деле не помощник. Играли в спектакле замечательные актеры: Светлана Рябова, Зиновий Высоковский… Идет она и в других театрах, но с трудом. Видно, опять виноват мой реализм. В этой пьесе, рассказывая о запутанной личной жизни нашей современницы, я довольно деликатно затронул лесбийскую тему, изъезженную постмодернизмом вдоль, поперек и наискосок. Но, видимо, слово, идущее от жизни, а не от литературной игры, воздействует на людей значительно сильнее. И то, что у Виктюка – всего лишь изыск, у меня – культурный шок. Худрук одного театра, расположенного в казачьей области, сказал мне: «Эх, как же мне нравятся ваши «Женщины без границ»! А поставить не могу. Народ у нас строгий, правильный. Могут и нагайками выпороть! »

Однажды вечером мне позвонила взволнованная Светлана Рябова, исполнявшая роль нашей современницы, запутавшейся в своей личной жизни.

– Юрий Михайлович, не знаю, что делать!

– А что такое?

– Я поссорилась с Зиновием, и он во время спектакля в меня плюет…

– В каком смысле?

– В буквальном. Что мне делать?

– Плюньте на него…

4. Мастера, самовыраженцы и беккетята

Но поговорим, наконец, о том, что же происходит с нашим театром. Он, по-моему, оказался пленником ложно понятой новизны и вседозволенности, застрял в своего рода «дне сурка» и не может оттуда выбраться. А как выберешься, если под обновлением языка понимается матершина, под творческой дерзостью – генитальная развязность, под остротой подразумевается мучительная, как зубная боль, неприязнь к собственной стране. Многие режиссеры уверены: театр – это своего рода духовный «майдан», место неадекватной самореализации, где можно воплотить любую самую бредовую грезу. Зрителям дозволено при этом присутствовать, критикам разрешено хвалить, а несогласных объявляют мракобесами. «Передовой» театр – это культ, у него есть свой телец – «Золотая маска». Имеется и символ веры – неверие в Россию как самобытную цивилизацию.

Любой, отказывающийся молиться на новизну как главную цель, становится изгоем. Но ведь есть разная новизна. Сделать хуже, чем предшественники, тоже новизна, но зачем она такая? Недаром ехидный Михаил Булгаков съязвил, будто штукарь Мейерхольд погиб под трапециями с голыми боярами, рухнувшими во время репетиций «Бориса Годунова». В новизне, как и в голизне, важна мера, пропорция! Иначе нож сточится. Помните? Кстати, послереволюционный театральный авангард и его кураторы в Наркомпросе очень напоминают нынешних обновителей сцены. Одно время Театральным отделом (ТЕО) заведовала жена Зиновьева – она же сестра Троцкого. Об этой даме, провизоре по образованию, с бешенством, облагороженным сарказмом, вспоминал Владислав Ходасевич. Почитайте! Так вот, тогдашние кураторы ТЕО считали «Дни Турбиных» не столько злостной белогвардейщиной, сколько устарелой «чеховщиной», по недосмотру пережившей революцию и Гражданскую войну. То ли дело «Оптимистическая трагедия»! И где она теперь, эта «новая драма» тех буйных лет? А Булгакова ставят и ставят. Чтобы быть современным, надо оставаться немного старомодным.

По-настоящему самовыразиться в искусстве можно только через мастерство. Как-то я был в Пскове на круглом столе, посвященном состоянию российского театра. Вел дискуссию президент Путин. Вместо серьезного разговора, как всегда, просили помочь материально, полагая, будто единственное, чего им не хватает для полной творческой нирваны, – это денег. Перед круглым столом Путин обошел реконструированный театральный комплекс, стоивший казне почти миллиард рублей, и остался доволен: олимпийский объект в ведомстве Мельпомены. Потом была премьера «Графа Нулина». Какие-то неюные тети, выряженные пионерками, пели дурными голосами, прыгали и глумливо декламировали пушкинский текст. Потом, конечно, разделись. Оставшиеся на премьеру московские и губернские начальники сидели с лицами, искажёнными двумя сильнейшими чувствами: ужасом от спектакля и радостью, что этот кошмар по занятости не увидел «сам». Реакция могла быть непредсказуемой, ведь такой «Граф Нулин» – то же самое, что тараканьи бега на новеньком олимпийском стадионе. Больше всего запомнилась безысходная тоска в глазах псковских театралов, пришедших на премьеру.

Нет, я не против нового прочтения Пушкина. Я – за. Но где здесь новое прочтение? Взрослые дяди и тети, переодетые в пионеров, это же фишка конца 80-х. Ни один советский капустник не обходился без мужиков, которые, дрыгая голыми волосатыми ногами, изображали под хохот коллег танец маленьких лебедей. Воля ваша, но новаторство многих современных режиссеров – это волосатые ноги маленьких лебедей. Не более. Кстати, нарядить героя в костюм «не по эпохе» почему-то считается признаком новизны. Но если углубиться в историю театра, выяснится: до XIX века актеры играли классику в костюмах своего времени. Агамемнон мог выйти к зрителям в камзоле и парике. Скрупулезное воссоздание давней эпохи на сцене стало открытием, прорывом, революцией. А теперь, обув Гамлета в кроссовки Niкe, изнемогают от чувства собственной гениальности. Смешно!