Милочка Мэгги - Бетти Смит

Взрослея, она стала задумываться о богатстве и бедности. Мать попросила ее прочитать «Маленьких женщин» [19 - Роман американской писательницы Луизы Мэй Олкотт (1832–1888) о жизни четырех сестер. ], объяснив, что это книга про четырех девочек, которые были очень счастливы, несмотря на бедность. Милочка Мэгги прочитала книгу и начала спорить с матерью:

– Какие же они бедные, если они тратят горячую картошку, чтобы согреть руки в муфточках. А я… у меня даже нет муфточки. И у них есть служанка, а у отца есть деньги, чтобы везде разъезжать.

– Для людей, которые привыкли к трем служанкам, иметь всего одну – значит быть бедными. Бедность относительна.

Слово «относительна» озадачило Милочку Мэгги. Как можно было быть относительно бедным? Она не стала спрашивать, что именно это означает, потому что ей хотелось играть. Но это слово встретилось ей снова, в другом разговоре.

Однажды отец Флинн зашел к ним с приходским визитом, и Мэри, Пэт и Милочка Мэгги сидели с ним на кухне и пили кофе. Мэри, как обычно, оживленно болтала со священником. Он был одним из немногих людей, которые пробуждали в ней красноречие. Пэтси слушал их с показным уважением, потому что в силу воспитания уважал священнослужителей, но при этом не верил ни одному слову отца Флинна.

– Я родом из маленького городка, – говорил тот. – Там все казались одинаковыми. Никто не был богат, и никто не умирал с голоду. Тогда я представлял себе, что бедняки – это такие розовощекие люди, которые носят разноцветные лохмотья и ночи напролет танцуют под гармошку. Тогда я читал Франсуа Вийона. Потом я стал думать, что бедняки живут в землянках и страдают от вшей, и питаться им приходится хлебными корками, которые они крадут друг у друга. В те дни я читал русские романы. Так что мне пришлось изрядно повзрослеть, прежде чем я понял, что бедность относительна, как и многое другое.

«Снова это слово», – подумала Милочка Мэгги.

На следующий день она спросила мать:

– Почему одни люди – богатые, а другие – бедные?

– Вчера ты спрашивала, какой высоты небо. А на прошлой неделе – куда девается ветер, когда перестает дуть на Эйнсли-стрит.

– Вот Флорри говорит, что мы бедные. А Беа считает, что богатые.

– Отец Флорри зарабатывает намного больше твоего отца. Естественно, она думает, что мы беднее ее. Но мать Беатрисы вынуждена мыть полы за доллар в день. Конечно, она считает тебя богаче, ведь у твоего отца есть постоянная работа.

– Тогда это все относительности.

– Относительности? – Мэри была озадачена.

– Относительности. Ну как в той книжке про счастливых бедных девочек.

– А, ты хочешь сказать «относительно». Да, это все относительно.

– А что значит «относительно»?

– Милочка Мэгги, не начинай! Какой высоты небо?

– Я первая спросила.

– Ну, например, у одного человека есть один доллар и больше ничего. Кто-то дает ему сто долларов. У другого человека есть сто долларов. И у него всегда было сто долларов. Кто-то дает ему доллар. Он так же беден, как и раньше. Теперь у них обоих по сто одному доллару. Но один из них разбогател, а другой – нет. Полагаю, это и значит «относительно».

– Мама, ты просто разговариваешь. Ты мне ничего не объяснила.

– Сказать по правде, я не знаю, как тебе это объяснить.

– Когда ты была маленькой, вы жили в богатом доме?

– Ах боже мой, – вздохнула Мэри. – Ну, люди, которые семьями ютились в тесных квартирах, считали наш дом богатым. Но жена мэра считала, что по сравнению с ее домом наш дом беден.

– А ты сама как думала?

– Я никак не думала, – ответила Мэри, стараясь не раздражаться из-за этого потока вопросов. – Я там просто жила.

– Почему?

– Не глупи. Я жила там, потому что я там родилась, потому что там жили мои родители.

– Тебе там нравилось?

– Конечно. У меня же не было другого дома.

– И это было относительно?

– Милочка Мэгги, перестань. У меня уже голова болит.

– У меня тоже, – заявила девочка.

Милочка Мэгги спросила у сестры Вероники, как отличить богатый дом от бедного.

– Келья, – ответила монахиня, – с грубой кроватью, стулом и гвоздем в стене, чтобы повесить на него платок, – это богатый дом, если там чтут Деву Марию и Господа нашего. Огромный дом с толстыми коврами, бархатными шторами и золотой арфой в гостиной – беден, если Деве Марии и Господу нашему там нет места.

Милочка Мэгги спросила отца:

– Папа, когда ты был маленьким мальчиком, в Ирландии у тебя был богатый дом или бедный?

– Сейчас ты узнаешь, как беден был твой отец. Наш дом был бедным. И не просто бедным, а беднейшем из бедных. Это была однокомнатная хижина с навесом, под которым стояла моя кровать, а кроватью мне служил мешок с сеном. И в холодные ночи туда залезала голодная соседская свинья, чтобы поспать со мной в тепле.

Девочка засмеялась.

– Смеяться тут нечему, крыша нашей лачуги упиралась в землю ровно там, где лежала моя голова, и я бился о нее всякий раз, когда поворачивался во сне.

А в стене была черная дыра, где теплился жалкий огонь, который не мог согреть нас зимой, зато поджаривал летом, когда мы варили на нем еду. А еда-то, еда! Мелкая картошка из тощей земли и грубый черный хлеб с подгоревшей коркой, да, может, раз в пару недель яйцо, а на Рождество – курица, жесткая и слишком старая, чтобы продолжать нестись.

И воду мы брали из колодца. Холодным зимним утром прогулка от хижины до колодца была мучительной, а ведро – слишком тяжелым для тощего пацаненка. И никакого туа… водопровода в доме, так что по нужде мы бегали в лес за хижиной.

– Спорим, папа, ты был там счастлив.

– Счастлив, ну ты даешь! – горько возразил Пэт. – Я все это ненавидел и, когда пришло время, уехал без оглядки.

Но Пэтси вспомнились зеленые летние поля и луговые цветы, прячущиеся в высокой, по колено, траве, и озеро цвета неба – или это небо было цвета озера? И как бурая, пыльная дорога в деревню лениво тянулась под солнцем. Ему вспомнились веселые вечера в тавернах, где посетителям нравились его танцы. Ему вспомнился Малыш Рори и добрые дни их истинной дружбы. Ему вспомнилась его ярая собственница и защитница мать. И – ах, его ненаглядная Мэгги Роуз! Он думал про беззаботные, золотые дни своей юности, и сердце его рыдало.