Милочка Мэгги - Бетти Смит

«Господи, прости, что я солгал, что я все это ненавидел».

Предаваясь воспоминаниям, Пэтси изливал дочери, названной в честь его возлюбленной, свою горечь.

– Вот мать твоя росла в богатом доме. Попроси ее показать тебе ту конюшню в Бушвике, где ночевал твой отец. Рассмотри хорошенько тот богатый дом, который должен был стать моим… нашим… если бы не тот жулик…

«А, ладно, – подумал Пэтси, – пусть покоится себе с миром, даже если при жизни он и был мерзавцем».

По дороге к старому дому Мэри отвечала на вопрос Милочки Мэгги:

– Почему я тебя раньше туда не водила? Потому что дом очень изменился и мне от этого грустно.

Да, дом изменился. Комнаты по обе стороны от крыльца переделали под магазины. Эркерные окна стали витринами. За одним из них была парикмахерская с затейливо причесанными восковыми головами. За другим окном был только лебедь – безупречно белый и неподвижный, перышко к перышку. Лебедь гордо восседал на подушке из лебединого пуха. Надпись на карточке, подвешенной к клюву лебедя на медной цепочке, гласила: «Подушки из настоящего лебединого пуха».

– Он настоящий? – выдохнула Милочка Мэгги.

– Когда-то был. Теперь это чучело.

– Может быть, он еще живой и ему просто дают лекарство, чтобы он сидел смирно.

– Тебе лучше знать.

За окнами на втором этаже было пусто. На одном из них висела надпись «Сдаются комнаты». Помещения в подвальном этаже тоже переделали. Болтающаяся вывеска с красной печатью сообщала прохожим, что там оказывают нотариальные услуги. К вывеске нотариуса была прикреплена еще одна табличка о комнатах в наем.

Мэри догадалась, что владельцем дома был нотариус из подвала. Он выжимал из своих вложений каждый цент. Ей стало интересно, сколько постояльцев успело выспаться в ее белой спальне с тех пор, как она уехала. Она со вздохом подумала про пианино, когда-то стоявшее в комнате, теперь занятой швейными машинам, рулонами тика и мешками с пухом.

Конюшня стала самостоятельным владением, отделенным от большого дома железной оградой. Над дверью сарая была прикреплена неровно выкрашенная вывеска с надписью «Фид и Сын. Сантехнические работы. Круглосуточно». Во дворе лежал на боку сломанный унитаз. Какой-то мужчина, видимо мистер Фид собственной персоной, вытаскивал из ящиков пару двойных раковин для стирки из мыльного камня. Мужчине помогал мальчишка несколькими годами старше Милочки Мэгги. Мужчина поднял взгляд на подошедших к нему Мэри с дочерью.

– Да?

– Я жила здесь, когда была маленькой.

– Да неужто? Ну так сейчас дом принадлежит италийцу, но мастерская – моя.

– Неужели?

– Видите вывеску «Фид и Сын»? Так вот он, сын. Фид Сын, – мужчина положил руку мальчику на плечо, не скрывая гордости. – Приучаю его к делу с самого детства. Тогда из него выйдет толк.

– Понятно.

– Ну, будьте как дома. Можете все тут осмотреть, – он вернулся к прерванному занятию.

– А где спал папа? – поинтересовалась Милочка Мэгги.

– Вон там, наверху. Видишь то маленькое окошко? Откуда торчат трубы.

– Ого!

– Конечно, когда мы поженились, мы жили в большом доме. По крайней мере, какое-то время.

– А где то… те кусты бульденежа во дворе, про которые ты рассказывала?

– Наверное, кто-то их срубил.

– Как хорошо, что я никогда здесь не жила.

– Отчего же, Милочка Мэгги? Это был очень хороший дом, пока его не перестроили под сдачу внаем. Когда-то давно мне нравилось здесь жить. Летом в нем было темно и прохладно, а зимой – светло и тепло.

– А зачем вы все уехали, если здесь было так хорошо?

– Потому что твой дедушка умер.

– А почему он умер?

– Милочка Мэгги, не начинай! Пришло его время, вот и умер.

– Папа говорит, что он умер от страха.

– Твой отец не это имел в виду.

Мэри понимала, что это был удобный случай рассказать дочери про деда. Но как она могла рассказать ей, что ее дед был вором? И был ли он вором на самом-то деле? Всех, кто пошел под суд, оправдали. И политики продолжали заниматься ровно тем же самым.

«Нет, ни к чему усложнять ей детство такими рассказами. Раз Патрик до сих пор ничего не рассказал, то и потом не станет. Вот вырастет и сама все узнает. К тому времени его преступления – если это действительно были преступления – не будут казаться такими тяжкими, все быльем порастет».

– Так от чего же он умер?

– От того, от чего мы все когда-нибудь умрем. У него остановилось сердце.

– Как хорошо… не то, что он умер, – быстро поправилась Милочка Мэгги. – Я хотела сказать, что так хорошо, что мне не нужно жить здесь. Мне нравится наш дом, там, где мы живем сейчас. И мне не важно, богатый он или бедный.

«Как хорошо, что она успокоилась, – подумала Мэри. – Может, теперь она больше не будет везде вставлять относительно».

– Конечно, – небрежно бросила Милочка Мэгги, – это все относительно.

Глава пятнадцатая

За пятнадцать с чем-то лет, прошедших с приезда Патрика Денниса Мура в Америку, вокруг многое изменилось. Конка уступила место трамваям. Паромы через Ист-Ривер практически исчезли, не выдержав конкуренции с метро, которое, заползая на Уильямсбургский мост, превращалось в надземку. Автомобили перестали быть в диковинку, хотя некоторые не особо продвинутые ребятишки по-прежнему кричали им вслед: «Ты забыл лошадь! », и все пешеходы очень радовались, когда машина ломалась посреди улицы. Большинство магазинов классом повыше спилили газовые рожки и установили электрическое освещение. В некоторых кондитерских появились телефоны, с которых можно было связаться с нужным абонентом, набрав «центральную». Еще по району бродил какой-то сумасшедший, который заявлял, что недавно сидел в темной комнате и смотрел на картинки, которые двигались по простыне. Сочинители популярных песенок не преминули вставить все эти нововведения в свои творения и создали новый фольклор.

        «Летит Джозефина

        В крылатой машине…»

Или:

        «Садись, Люсиль,

        В мой веселый «Олдсмобиль».

Или еще:

        «Позвони мне вечерком,

        Полежим с тобой вдвоем».