Фонарь, который всегда светил - Надежда Тонконюх

В одиннадцать лет моим любимым занятием было просто гулять в летнюю пору на улице, до полуночи.

Ночь тихо слизывала чёрным липким языком остатки солнечных лучей на горизонте, радостно сияя тысячами глаз-звёзд. Крался по болоту туман, щекоча своим присутствием пятки Тайге и нервы случайным одиноким путникам.

В поле, находившимся перед лесом (это всё в метрах десяти от нашего дома), шумно галдели кузнечики, прыгая на зелёных травинках. От того казалось, что трава шевелится сама себе, словно шерсть гигантского создания.

Родители ушли в гости, поэтому меня и N. беспокоила мысль РАЗВЕДКИ. Какая же разведка днём? ! Местность, хоть и знакомая, ночью приобретает особую таинственность и многогранность. Да и потом… шарить лучом фонаря в темноте, выхватывая светом невидимые до этого очертания, было настолько увлекательно, что лес подходил для этих «секретных операций» как нельзя лучше. А если учесть, что несколько часов назад N. зарыл «клад» под одним из камней у старой берёзы, дело обретало ещё больше таинственности.

Тихо переговариваясь в ночном тумане, шли мы, сверяясь с картой, нами же и нарисованной, вглубь леса. Точнее, не в самую его непролазную чащу, но близко к этому. Кузнечики возмущённо стрекотали и разлетались под нашими ногами в разные стороны. N. что-то подписывал на карте огрызком карандаша и хмурил брови, находя неточности.

Простор, даже укутанный местами в туман, завораживал своим видом. Луна тусклой расплавленной монетой светила нам в спину, поэтому в фонарях пока не было необходимости. Вдруг N. резко остановился, и я, доставая по его просьбе какую-то мелочь из рюкзака, впечаталась ему в спину.

– Ты чего? – больше всего в тот момент мне хотелось задать другой, вопрос, пожёстче и понеприличнее. Но нечто странное завладело и моим вниманием.

– Слышишь? – голос у N. был каким-то не его: сдавленным и хриплым. Так, наверное, спрашивают у врача о своём душевном здоровье, беспокоясь о худшем.

– Да ничего я не слышу, – буркнула я, повертев головой. Широкое поле мы почти прошли. Оставалась незначительная часть пути до заветного леса. – Ничего, – повторила я и со страхом поняла смысл своих слов.

Тишина была абсолютная, словно кто-то резко выключил звук у нас в голове. Орущие кузнечики внезапно смолкли. Навалилась тягостное чувство тревоги, смешенное с первобытным страхом и смутными суеверными отголосками. N. настороженно огляделся. Наверное, тоже ощутил этот липкий пристальный взгляд, словно на нас, как на блошек, через лупу жадно разглядывал какой-то недоброжелательных намерений субъект.

Вдруг N. тихо пискнул, заметив что-то в глубине леса.

– Не смотри туда, – он постарался развернуть меня лицом к себе и не дать оглянуться через плечо.

Но всем известное чувство любопытства пересилило все инстинкты. И, несмотря на то, что N. был старше меня на два года, а, значит, и сильнее во всех смыслах этого слова, мне удалось извернуться и посмотреть ТУДА.

Как позже рассказывал мой друг, печально улыбаясь – “я тебя предупреждал” – глаза мои были чуть меньше спутниковой тарелки каждый (впрочем, его тоже).

Из темноты на нас надвигалась ФИГУРА, прячась под сенью летних ветвей. ЭТО было в чёрном балахоне, который скрывал всё.

Единственное, что мы могли увидеть – глаза, с мерзкой ехидцей глядящие из-под капюшона.

Рост идущего превышал нормальный раза в полтора, а глаза; больше похожие на два остроугольных треугольника, светились зелёным светом. Мягким и нежным. Но от этого становилось ещё мерзопакостнее на душе.

Не мигая, глаза без зрачков смотрели на нас с почти трёхметровой высоты. Рослое НЕЧТО выплывало из тёмного лесного пространства, словно несло за собой ночь. Чуть дрогнули эти РУКИ, напрягаясь в плечах и ОНО шумно выдохнуло.

Но, может и другой издало звук. Точно сказать ни я, ни N. не берёмся, ибо в этот момент два вопля огласили пространство и мы – их издавшие – чесанули ко мне домой «роняя тапки» и перелетая кочки в один прыжок.

Открыв дверь, мы пулей залетели в комнату и заперлись на крючок. Ошалевшие от такого «вихря» собаки даже не успели гавкнуть, не то, что вылезти из будки.

А мы, стуча зубами, сидели уже в платяном шкафу. Прошло, наверное, около получаса, прежде чем N. вылез из убежища и закрыл шторы в доме. Это был храбрый поступок после того, что мы увидели.

Насколько мне известно, к домам МОНАХ (так мы прозвали странное создание в капюшоне) не подходил. Но тогда нам хватило и того, что он БЫЛ в лесу. В том самом лесу, где несколько часов назад мы весело смеялись, играя с солнцем в прядки! Да, в том лесу, где N. зарыл свой «клад»! !!

Через полгода, уже в мае N. пошёл туда, где по идее должен быть камень. Но никакого валуна у старой берёзы, а, тем более, «зарытого имущества» мой друг не нашёл. С ним я не ходила, но камня и правда нет, как впрочем, и зарытого под ним пакета из-под молока, в котором должны были лежать шесть медных монет. А берёза там растёт и поныне, но N. не очень охотно говорит о случившемся, зная, что МОНАХ не мог быть проявлением чей-то дурной и неудачной шутки….

Кузнечики также весело галдят наперебой на этом поле кочек, но, замолкая, заставляют задуматься – не вышел ли снова из лесу МОНАХ С ЗЕЛЁНЫМИ ГЛАЗАМИ….

Возвращение в прошлое

Ветер грозно бился в окно и на небе сгущались лохмато-угрюмые тучи. Летняя пыль разлеталась по сухой глинистой дороге, плавно змеившейся средь леса; дорога эта иногда касалась ржавым боком покосившихся заборов, что верно несли службу по охране огородов от посягательств разного четвероногого зверья.

Из шумевшего изумрудного леса вышел высокий худой человек. Устало осмотрелся и, блаженно улыбнувшись, присел на старый потрескавшийся валун.

Тёмный дорожный плащ незнакомца порядком истрепался, а широкополая шляпа непонятного цвета была покрыта нездешней серой пылью.

Откуда пришёл неизвестный, оставалось загадкой; только его теплые светлые глаза говорили о том, что он совсем не против обо всём этом кому-нибудь рассказать. Нашёлся б благодарный слушатель.

Возраст путника скрывался в его таинственных добрых чертах лица, словно человек оказался ВНЕ ВРЕМЕНИ. Но ему было не больше пятидесяти лет. Это смело мог бы утверждать каждый, кто припомнил бы встречу с пришедшим.