Последняя книжная вечеринка - Карен Дюкесс

Затем, видимо, чтобы сменить тему, Джереми спросил, принадлежит ли моя семья к кругу Тилли и Генри в Труро. Я едва не поперхнулась пивом, затем стерла пену с губ.

– Боже, нет, – сказала я.

– Они не писатели?

– Это совершенно разные круги общения, – сказала я. – Деятели искусства выводят моих родителей из себя. Думаю, мои родители считают их слишком непредсказуемыми.

Я действительно не представляла свою мать на вечеринке у Генри. Как она провела бы пальцем по книжной полке, проверяя, есть ли пыль. Как смерила бы взглядом длинную косу Тилли, заявив, что для женщины ее возраста эта прическа слишком кокетливая. Сейчас трудно было поверить, что моя мама, такая сосредоточенная и прагматичная, когда-то мечтала о творческой профессии.

Мне неловко было от вопросов Джереми, поэтому я вернула разговор в прежнее русло, спросив Малькольма, читал ли он рассказы Джереми.

– Нет, – ответил он с блеском в глазах. – Возможно, нам стоило бы организовать публичные чтения.

– Да, давайте! – сказала я.

Джереми закатил глаза:

– О, боже, ну супер! Может, еще и проведем их в сарае, как в Средневековье? Сошьешь занавески для оформления сцены?

Малькольм похлопал Джереми по плечу:

– Ну-ну, зачем ты так?

Я не торопилась менять тему. Мне было интересно, что же такое написал этот золотой подросток и нет ли в его рассказах чего-то, что объясняло бы его дружбу с Фрэнни.

– Как мне найти этот сборник? Я бы с удовольствием его прочитала.

Джереми ответил не сразу. Затем, как будто ему по-настоящему неловко было от такого внимания, он сказал:

– Тираж был небольшой. Его не просто сейчас найти.

6

Почему-то я представляла себе Лил блондинкой с длинными волосами, которые никогда не становятся слишком пушистыми, как мои, а, напротив, завиваются небольшими колечками вокруг лба и ложатся на спину густой волной. Генри и Тилли, несомненно, обожают ее. Она могла быть поэтессой, или художницей, или делать что-нибудь невероятное из батика. Я уже представляла себе, как они с Фрэнни гуляют по лесным тропинкам какого-нибудь острова в штате Мэн. Он ложился бы на ковер из еловых иголок, чтобы запечатлеть стволы деревьев, а она собирала бы кору для своих инсталляций. После прогулки по острову они занимались бы любовью на матрасе, лежащем на полу старого маяка, а потом, еще до рассвета, засыпали бы там же. Просыпаясь, Лил бы потягивалась, как кошка, и говорила бы, что хочет что-нибудь вроде шоколадного пудинга на ужин, а Фрэнни спешил бы удовлетворить это ее желание.

В пятницу днем я сидела за своим столом, покорно разбирая «гору на выброс» и представляя, как Фрэнни и Лил вальяжно плавают на спине по пруду. В этот момент зазвонил телефон. Это был Малькольм, он звонил из своего дома в округе Бакс со срочным поручением. Он хотел, чтобы я пошла на склад «как можно скорее», нашла там кое-какие читательские копии и отнесла их на квартиру Джереми на первом этаже по адресу Восток 12-я стрит, 160.

– Поторопись, – сказал он. – Джереми просил прислать их сегодня днем, поскольку уже вечером он уедет из города.

Джереми. У меня не было никакого желания встречаться с Джереми. Я скривилась, подумав о том, как появлюсь перед ним в качестве жалкой девочки на побегушках, хотя я и была ею. Я огляделась вокруг, чтобы найти кого-нибудь из стажеров, работавших у нас на летних каникулах, но все они уже свинтили с работы пораньше – выходные для них уже начались. Я заставила себя сходить на склад за копией романа «Армянская рапсодия», написанного автором, который эмигрировал из Еревана в Чикаго еще в подростковом возрасте. Меня раздражало, что Джереми считал себя достаточно важной шишкой, чтобы просить о доставке до двери. Я решительно не могла понять, к чему такая срочность, равно как и зачем ему эта книга сегодня.

На улице было почти тридцать восемь градусов, влажно и душно, и воздух ощущался плотным и каким-то грязным. Я села на автобус до Нижнего Манхэттена и прошла оставшиеся несколько кварталов пешком. Кожаные ремешки на босоножках врезались в мои распухшие от жары ноги. Я завязала волосы в пучок, чтобы волосы не касались шеи, достала из сумки карандаш и проткнула им волосы, скрепив узел.

Его квартира была в узком здании из коричневого кирпича. Я спустилась по ступенькам, ведущим к подвальному этажу, и нажала на звонок. Когда дверь открылась, передо мной появился Джереми с ложкой во рту и банкой арахисового масла в руке. Он был в простой белой футболке и мешковатых шортах цвета хаки. Джереми выглядел худее, чем в прошлый раз.

– Привет. Малькольм сказал, что тебе позарез нужна «Армянская рапсодия».

Я залезла в сумку и достала книгу. Джереми медленно вытащил ложку изо рта и положил ее вместе с банкой арахисового масла на стол рядом с дверью. Он взял книгу, пролистал ее и положил туда же.

– Зайдешь? – спросил он, не улыбаясь и как будто нервничая.

Желание узнать побольше о Фрэнни пересилило настороженность, которую у меня вызывал Джереми.

– Только если на минутку, чтобы немного отдохнуть от жары.

Я направилась к похрипывающему кондиционеру, встроенному в окно возле двери.

Комната была маленькой и чистой, одна из стен была из голого, ничем не замазанного кирпича. Мебели было не так уж много – темно-синяя низкая кушетка, старинное кресло-качалка и старый чемодан-сундук, заменявший ему кофейный столик. На нем стояла стеклянная бутылка из-под молока с засохшими цветами. Книги стояли аккуратными рядами на двух длинных деревянных полках, установленных на пеноблоках. На полу возле кушетки лежала пара розовых балеток, плотно обмотанных своими же лентами, и пара светло-голубых гетр. Маленькая кухня с холодильником вдвое меньше обычного, плита и узкая раковина, спрятанная в углу. На единственном кухонном шкафу стоял глиняный горшок с плющом, листья которого совсем увяли и потемнели.

– Это твой дом? – спросила я.

– Мой? Ты шутишь? Разве это похоже на место, где я мог бы жить?

– Не знаю. Я не знаю тебя.

Джереми указал пальцем на рамку с постером Джони Митчелл на стене.

– Думаю, ты знаешь меня достаточно, чтобы догадаться, что это мне принадлежать не может.