Неукротимая - Гленнон Дойл Мелтон

Когда я услышала, что она вернулась, я поскорее уселась на диван, открыла книгу и постаралась унять свое сердце. Она вошла в дом, направилась прямо ко мне, а потом наклонилась и поцеловала меня в лоб. Убрала мои волосы на одну сторону, прижалась к моей шее и глубоко вдохнула ее запах, как она делала всегда. А затем выпрямилась и ушла в спальню. Я пошла на кухню сварить для нее кофе, а когда обернулась, она уже стояла передо мной на одном колене и держала в руке кольцо. В ее глазах была уверенность, мольба и небо, бездонное, чистое и лазурное. А взгляд напоминал лазерный прицел.

– Я не могла больше ждать, – прошептала она. – Не могла больше ждать ни минуты.

Позже в постели я лежала у нее на плече, и мы разговаривали о том, как прошло ее утро. Она сказала моим родителям: «Я люблю вашу дочь и ваших внуков так, как еще никогда и никого не любила прежде. Теперь мне кажется, что я всю жизнь готовилась к встрече с ними. Обещаю, я буду любить и оберегать их – всегда». Мамины губы дрожали от страха и храбрости, когда она говорила: «Эбби, в последний раз я видела свою дочку такой счастливой и полной жизни, когда ей было лет десять».

Много чего еще было сказано в то утро, но эти мамины слова отпечатались у меня в голове, точно строчка из книги, которая прямо просит, чтобы ее выделили или подчеркнули:

Эбби, в последний раз я видела свою дочку такой счастливой и полной жизни, когда ей было лет десять.

На десятом году жизни искорки в моих глазах начали угасать, и мама видела это. И вот теперь, тридцать лет спустя, она увидела, что эта искорка вернулась. За последние несколько месяцев я изменилась целиком и полностью, даже мое поведение изменилось. Я начала казаться ей царственной. И немного пугающей.

После того дня я стала задаваться вопросом: куда же подевались мои искорки, когда мне исполнилось десять? Как так вышло, что я себя потеряла?

Я провела небольшое исследование и поняла вот что: десять лет – это именно тот возраст, в котором мы начинаем учиться вести себя так, как положено хорошим девочкам или хорошим мальчикам. В десять детям приходится распрощаться с теми, кем они являются на самом деле, и стать теми, кем их хочет видеть мир. В десять мир начинает дрессировку.

В десять он усадил меня и велел вести себя тихо, а потом указал на ряд клеток, в которых мне предстояло жить:

Это – те чувства, которые тебе можно испытывать.

Это – та версия женственности, которую ты будешь показывать.

Это – идеал тела, к которому тебе нужно стремиться.

Это – то, во что ты будешь верить.

Это – те, кого ты можешь любить.

Это – те, кого ты будешь бояться.

А это – жизнь, которую ты будешь хотеть.

Устраивайся. Поначалу тебе может быть неудобно, но не бойся, со временем ты забудешь о том, что это клетка, и перестанешь ее замечать. Вскоре ты поймешь, что это и есть жизнь.

Я хотела быть хорошей и добровольно сдалась в клетку. Я выбрала себе такую мелкую личность, тело, веру и чувственность, что мне пришлось втягивать живот и задерживать дыхание, чтобы в них втиснуться. Неудивительно, что очень скоро мне поплохело.

Именно когда я стала хорошей девочкой, у меня началась булимия. Никто не смог бы задерживать дыхание постоянно. Булимия была моим выдохом, моей отдушиной. Когда я отказывалась беспрекословно подчиняться и переставала подавлять свою ярость, во мне просыпался звериный голод. После его приступов я неизменно бежала к унитазу и избавлялась от съеденного, потому что хорошая девочка должна оставаться очень стройной, чтобы поместиться в клетку. И никоим образом не показывать, как она голодна. Хорошие девочки не бывают голодными, злыми, дикими. Все человеческое в женщине – грязная тайна любой «хорошей девочки».

Еще тогда во мне поселилось подозрение, что булимия – результат психического расстройства. В старших классах меня поместили в психиатрическую клинику, и там это подтвердили.

Теперь же я вижу все по-другому.

Я была рождена для широких просторов, а меня посадили в клетку.

Я была не безумной. Я была чертовым гепардом.

Когда я увидела Эбби, гепард во мне поднял голову. Я захотела ее – впервые захотела не то, что меня научили хотеть. Я полюбила ее – впервые полюбила не того, которого должна была любить. Совместная жизнь с ней – это моя первая оригинальная идея и мое первое самостоятельное решение как свободной женщины. После тридцати лет обтачивания себя в попытках втиснуться в чужое представление о любви в моей жизни наконец появилась любовь, которая была мне впору – отлитая по моей форме, созданная моими же руками. Наконец я честно спросила у себя, чего хочу я сама, а не чего хочет от меня мир. И почувствовала, как во мне снова проснулась жизнь. Вкус свободы мне понравился. И я захотела еще.

Я придирчиво перебрала веру, друзей, работу, ориентацию, всю свою жизнь и спросила себя: а что из этого было действительно мое? Правда ли я хотела все это или только должна была хотеть? Какие из моих убеждений – мои, а какие вложили мне в голову? Сколько во мне меня настоящей, а сколько – той, которую я переняла у мира, потому что надо было? Сколько в моей внешности, речи и поведении – навязанного другими? Сколько целей, которые я преследовала всю жизнь, на деле были лишь грязными плюшевыми кроликами? Кем я была до того, как меня выдрессировал мир?

Со временем я наконец выбралась из клетки. Потихоньку построила новый брак, обрела новую веру, новый взгляд на мир и новую цель в жизни. Новую семью и новую самобытность, не вылепленную по умолчанию, а подходящую именно мне. Рожденную моим воображением, а не окружавшей меня идеологией. Дикой природой, а не хлыстом смотрителя.

Эта книга – история о том, как меня посадили в клетку. И как я вырвалась на свободу.

Яблоки

Мне десять лет. Я сижу в маленькой комнатке в задней части здания Католической Церкви Рождества Христова с двадцатью другими детьми. Я на уроке в воскресной школе, куда родители отправляли меня по средам, чтобы я узнала о Боге. Наша учительница – мама моего одноклассника. Как ее зовут, я не помню. Помню только, как она постоянно, снова и снова говорила нам о том, что днем она работает бухгалтером. Ее семье нужно было больше волонтерских часов, и она вызвалась подработать в церковной лавке, но вместо этого церковь приписала ее к воскресной школе для пятиклашек, занятия которой проходили в комнате № 423. И вот теперь, по средам, с половины седьмого и до половины восьмого вечера она рассказывает детям про Бога.