О чём грустишь, май? - Елена Хейфец

Стас лежал, смотрел на пробегающие станции и вспоминал свою жизнь.

Был один счастливый момент в серости его одинаковых дней. Он равнялся трём месяцам. В приюте, в котором он проживал до детдома, его взяла для усыновления красивая сорокалетняя женщина. Он её даже мамой стал называть. Было ему тогда всего пять лет, но память отпечатала мельчайшие подробности – какие игрушки у него были, как вкусно кормила его новая мама, какие костюмчики покупала и как демонстрировала своим подругам. Здорово было! Но, видно, холёная дама сил своих не соизмерила и, поняв, что ребёнок не игрушка и отнимает много времени, раздумала усыновлять мальчика. Свобода оказалась дороже, да и вдруг появившийся сожитель был против ребёнка. Они ссорились, кричали друг на друга, а Стас сидел в углу и плакал. Он понимал, что это из-за него, и очень не хотел сердить этих людей. Он интуитивно боялся, что сказка с обретением мамы может закончиться. И она закончилась… Дальше был какой-то провал в памяти. Помнит только, как эта женщина, вернув его в приют, наклонилась к нему поцеловать, обдала волной сладких душных духов и сказала: «Прости меня когда-нибудь». И застучала каблучками: тук-тук-тук, тук-тук-тук. И звук этот становился всё тише, а женщина всё дальше – тук-тук-тук, тук-тук-тук.

И не было ничего страшнее звука этих шагов… Может, тогда его судьба-судьбина могла дать другой поворот – могла, но не сделала этого?

От той жизни осталась большая пожарная машина, матросский костюмчик и зарубка в душе.

В детдоме окончил семь классов, тогда же было первое правонарушение, когда он с парой друзей зимой залезал в чужие дачи. Ребят абсолютно не интересовали материальные ценности – только еда. Они набирали банки с компотами и вареньем, прятали в тайник, объедались сладким до больных животов, и угощали по очереди ребят.

Однажды сунулись в очередной дачный домик, а там на столе стояла бутылка водки, промёрзшие огурцы и записка: «Угощайтесь, но очень прошу – не громите дачу». Впервые Стас с ребятами попробовали водку. От неё стало жарко и весело. Распив на голодный желудок бутылку, разморились и заснули там же в замороженной даче. Утром их поднял милиционер. Таким был первый привод в милицию и первый срок. Восьмой класс окончил на зоне, а клеймо «вор» пристало тогда же. Зэковская закалка была получена, и наука эта засела в голове покрепче школьных истин.

Стас любил читать, но в книгах было ясно, где чёрное, где белое, а в жизни вступали в силу полутона и оттенки.

«Поди разберись, где положительный герой, а где отрицательный», – размышлял Стас. На зоне и подавно всё сложнее. К примеру, сидит человек за злостное преступление, а по сути своей душа человек: добрый, открытый, интересный, последнюю рубашку отдаст, друга не предаст и пса не обидит. Или другой пример – за чёрное дело мужик наказан, но попал в это дело случайно, по дурости, по слабости. Наказывать его, может, и не стоило, он сам себя казнит, а это хуже срока. Правда, много на зоне и нелюдей, живут без закона в душе. Нигде для них правды нет. Это страшные люди. Таких Стас старался избегать. Сложно отмыться от тюрьмы, всю жизнь так и будут везде тыкать – «зэк».

А хочется Стасу нормальной жизни – дома, жены, детей, ведь пора уже, но никогда у него этого, наверное, не будет. Судьбина такая. Это у других людей судьба, а у таких, как он, – судьбина, она посуровей.

На взрослой зоне научили его, как в больничку попадать. Больничка для зэка – радость и отдых, за это её и называют так ласково. Вариантов туда попасть много, а этот – один из них. Нечасто решались зэки на то, на что рискнул пойти Стас. Фокус этот был опасен для жизни. Человек возле стены вставал вниз головой и сам себе в лёгкое загонял тонкий стальной штырь (заточенный электрод для сварки), как раз под сердце. Потом зэк возвращался в исходное положение. Когда он вставал на ноги, сердце опускалось на этот штырь, и рентген показывал, будто сердце пробито. Начиналась суматоха, потому что налицо попытка самоубийства, хотя зэк и не собирался расставаться со своей драгоценной жизнью, а проделывал этот экстремальный фокус исключительно, ради отдыха в больничке. За доведение до самоубийства начальство били по шапкам. Пока разбирались, зэк поправлял здоровье в условиях лучше, чем тюремная камера, да ещё и в окружении женского медперсонала.

Первый раз делать это было страшно, но Стаса так допекли допросами и битьём по поводу сокрытия им награбленного, что другого выхода не было – забьют!

Он действительно со своим дружком Петром Кузиным кое-что не вернул. Кое-что было антикварным набором посуды. Кузина менты в тюрьме забили насмерть, написав в заключении «смерть от сердечной недостаточности». Принялись за Стаса, но он шёл в отказную: мол, всё припрятал умерший дружок, но менты не верили, вот и пришлось в лёгкие штырь засадить. Два месяца в больничке балдел, и трогать с этой посудой перестали. Второй раз делать этот фокус было уже не так страшно. Пошёл он на него, желая уйти из камеры, в которой не сошёлся характером с рецидивистом Моней. Лютый зверь был Моня, злобный и ничтожный человечишка, жил не по понятиям, всех в камере унижал. Стас не хотел подчиняться этой твари и пошёл второй раз на фокус со штырём.

Во второй раз острый стержень чуть было не пропорол сердце, пройдя в миллиметре от него в момент его сокращения. Чудом остался жив, но в рану занёс заразу и чуть было не загнулся от сепсиса – температура сорок держалась долго. Стас бредил, ничего не понимал. Лекарства в тюрьме экономили, так что он выздоравливал только благодаря своим силам. С тех пор лёгкие у Стаса слабые, чуть что – кашель терзал затяжной и мучительный.

Стас не спал до самого утра, пытался представить себе Лёку.

– Что это за Скорпион такой? Наверное, деревенская простушка, засидевшаяся в девках и рискнувшая поискать жениха на просторах страны? А может, Лёка – это красавица недотрога, которой все парни не по душе, и она ждёт-пождёт принца заморского? А вот он, тут как тут, принц-то собственной персоной! Даже посуда царская имеется!

Странно, почему он из множества объявлений выбрал эту Лёку? Наверное, понравилось, что живёт далеко. В городе, конечно, девчат полно, только из города надо было сматываться… И зачем только он в этот магазин полез, поддался на уговоры? Как-то неловко было отказывать, живёт в чужом доме, за чужой счёт. А теперь, если его вычислят, дадут за вино с колбасой срок как рецидивисту, по полной программе: Не исправился, сволочь, – получай!