Год наоборот - Александр Великанов

Светлана пошла следом за Арсением. Они прошли через светлый коридор и вошли в следующее помещение, которое несколько поразило гостью. Вначале ее удивил не совсем обычный цвет стен и потолка. Словно красивейший закат оставил свою палитру – от темно-серого через сиреневый и нежно-оранжевый к едва уловимым оттенкам желтого и розового.

– Я видела такой закат только раз в жизни. Помнишь, мы всем классом в Питер ездили, и там в один из дивных вечеров…

– Я тебя поцеловал.

– Может, поэтому мне и запомнились все цвета незабываемого захода солнца.

– Как видишь, мне тоже.

– Сень, какая фотография! Зачем она на кухне? Ты открываешься для меня с какой-то новой стороны, – девушка кивнула в сторону висевшего на стене сделанного во время их школьных лет снимка. На нем они были впятером: Светлана, Ксения, Арсений и Максим с Настей.

– Свет, а ты не знаешь, как сложилась судьба у Макса с Настей?

– Знаю. Они живут где-то в Сибири. Давно и счастливо женаты, то есть у них общая семья. Они много путешествуют, бывают и в Москве. Мы с Ксюшей с ними встречаемся. Макс постоянно спрашивает о тебе! Почему ты с ними прервал общение?

– Боялся, что не удержусь и начну расспрашивать о тебе, а потом искать.

– Пытаюсь понять.

– Тебе и вправду неинтересно, что я делал в доме Ивановых?

– Интересно, но чувствую потенциал этой эмоции, и если бы я сейчас и прямо тогда дала волю своему любопытству, то навряд ли узнала бы суть происходящего. Без правды, без оправдания тебя мне было бы сложнее и даже, скорее, невозможно жить.

– Родная, как ты все усложняешь!

– Это не я. И сейчас не время говорить о моих особенностях. Неужели ты еще не убедился в их наличии?

– Хочу убеждаться бесконечно, – и Сеня потянулся к Свете для поцелуя, но девушка уперлась ему руками в грудь.

– Вначале рассказ полный и исчерпывающий!

– Может, чай или кофе? У меня, как видишь, даже свои лимоны растут, – и Сеня показал рукой на кадку с живым лимоном, стоящую в дальнем углу просторной кухни.

– Наливай крепкий и сладкий чай, – Светлана плюхнулась в плетеное уютное кресло. – Готова слушать!

Арсений, управляясь с чаем, начал свою историю.

– Как ты понимаешь, все началось практически сразу после нашего выпускного. Ты же помнишь мое отношение к родителям? Я же буквально их боготворил и слепо не замечал изменений, происходящих в нашей семье. Это теперь, обладая информацией, я понимаю, что неприятности у отца начались значительно раньше, но меня тщательно оберегали, ведь предстояли экзамены, поступление. Но одним ранним утром мама вызвала отцу скорую.

Я даже вначале не понял, что с моим всегда подтянутым жизнерадостным папой произошло нечто страшное и, как оказалось, практически необратимое. Маме довольно долго удавалось держать все в секрете. Она то ссылалась на усталость отца, то на то, что он совершенно не берег себя, и только когда в больнице нам врачи огласили свой окончательный вердикт, она дала волю чувствам, обвинив компаньона отца во всех бедах. Забегая наперед скажу, что от папы я так ни разу и не услышал ни одного упрека в чью-либо сторону. Он лишь постоянно повторял, когда снова научился говорить, что каждый человек только сам ответственен за то, что происходит в его жизни. Тогда был удар такой силы, что буквально превратил отца в овощ.

Все наши сбережения растаяли с какой-то фантастической скоростью, или они уже были катастрофически малы. Первое, что мы с мамой услышали от него, это были слова о необходимости срочного отъезда из Москвы в тихий провинциальный городок. Ошарашенные, мы молча возвращались домой, а потом начались звонки с угрозами. Мне было категорически запрещено подходить к домашнему телефону. Наша семья сменила номера сотовых телефонов. Дело закончилось тем, что нам, словно преступникам, пришлось тайно ночью покинуть столицу с больным отцом на руках.

Так закончилась наша спокойная, сытая, московская жизнь. Резко оборвали все связи. Я поступил в единственный вуз того городка, где мы оказались, и заочно в Высшую школу экономики, по ночам приходилось подрабатывать. Мама же была тоже не только сиделкой при папе, но и бралась за любую подработку: от переводов (она же в совершенстве владеет французским) до написания сочинений нерадивым школьникам. В общем, было лихо и невообразимо тяжело, а главное, страшно. Глаза отца перестали выражать эмоции, а в маминых был только страх.

Тогда я дал себе зарок разобраться со всем происходящим, чего бы мне это ни стоило. Постепенно, словно очищая луковицу, сквозь слезы обид, мне удалось, думаю, докопаться до сути. Оказалось, что моему отцу и его компаньону – Епифанцеву удалось завладеть неким старинным манускриптом еще в лихие девяностые. Вначале они его успешно использовали как залоговый инструмент. Затем их мнения разделились. Компаньону отца больше не хотелось рисковать реликвией и при этом постоянно напряженно работать. Уже в нулевых у него родилась схема не вкладывать заемные средства в собственный бизнес, а напротив, избавиться от него, а кредитные средства не без помощи работников банка инвестировать в другие, чужие, проекты. Отец был против. Он не мог расстаться с коллективом своей кондитерской фабрики, посчитав это предательством. Тогда Епифанцев предложил разделить сферу интересов. Папа согласился.

Очень скоро в нашей семье начались проблемы из-за сложностей в бизнесе отца. Несколько поставщиков одновременно поставили некачественное сырье. Мелкие оптовики стали заметно снижать товарооборот, ссылаясь на более низкие цены конкурентов. Крупные сети, только набиравшие силу, одна за другой отказывались от сотрудничества. Банк, мониторя ситуацию, стал страховаться, кредитные средства дорожали. Затем и вовсе был наложен арест и на имущество предприятия, и на реликвию. Страшное слово – банкротство – окончательно подкосило папу. Много еще разного рода неприятностей, откровенных пакостей, а главное, предательства ему пришлось пережить. Он, видимо, догадывался, что за всем стоит Епифанцев. Окончательно его добило известие о том, что теперь уже бывший компаньон выкупил залоговый инструмент за меньшую стоимость и это сделало неизбежным продажу фабрики с молотка, и даже не как производственного объекта, а по кусочкам, причем некоторое оборудование шло по цене металлолома. Банк был везде заодно с Епифанцевым.

Не буду тебя утруждать опусом о том, чего мне стоило узнать все это, но некоторые факты меня просто шокировали. Кто-то подкупал поставщиков, подрядчиков. Я узнал, что уже в то время рыночная цена манускрипта сильно возросла, то есть мой отец стал жертвой жестокого обмана и получил банкротство вместе с инвалидностью.