Нестор - Малхаз Цинцадзе

–Где? Фома услышал тяжелые быстрые шаги и вдогонку, удивленный до крайности, голос Кузея Климыча.

– Да в котельной-же! А вы кто будете?

Мимо закоулка, где прятался Фома, промчалась чья-то фигура. Выждав несколько секунд, из-за шкафов, как тень, бесшумно вынырнул Фома и бросился к своей комнате. В дверях, с разинутым ртом стоял Кузей Климыч. – Фомка, ни причем я. Забрался к тебе кто-то. Где штоф-то?

– Ворюга вылакал наверно. – сказал Фома и бросился к своей узкой кровати. Не обращая внимания на растерянного соседа он опрокинул ее и резко ударил ногой по угловой половице. Скрипнув, дощечка подскочила и открылась, как пасть щуки. Как пасть голодной щуки, потому что внутри открывшегося рта не было ничего. Фома схватился за голову. Они нашли тайник. Хоть он и ожидал этого, но все равно увидеть пустой подпол было обидно и больно. Столько труда, столько риска и опасностей, столько надежд и такой ужасный результат. Все, денег у него больше нет и времени тоже. Он окинул взглядом комнату, бедную и не уютную, но здесь он прожил три счастливых студенческих года и сюда он больше никогда не вернется. Из вещей пропали книги и фотография на стене. Одежда, которой и так было не много, осталась висеть на вбитых в стену гвоздях. Фома подхватил только пальто, крикнул – прощай, Климыч! – и побежал к приставной лестнице, ведущей на чердак. Через несколько минут он уже выходил из другого подъезда в соседний двор, а оттуда в другой, пока не оказался в двух кварталах от своего бывшего дома. Нанимать извозчика он уже не стал, надо экономить, а пешком добрался до Казанского вокзала. В билетной кассе еще сидел служащий, но билетов не продавал, только развел руками. – Какие сейчас билеты? Вон состав подали, говорят до Ростова.

Чтобы освободить руки, Фома одел пальто и ввинтился в толпу. Он отчаянно пихался локтями, как вдруг услышал.

– Помогите! Хоть кто-нибудь! Помогите!

Фома застыл на месте, заколебался и … эх, Елена Андреевна, не быть мне у вас на будущей неделе – раздвигая людей заспешил на крик.

4

Иван Одиноков был из той категории людей, которых называют вечными студентами. Хотя в свои тридцать пять лет он еще числился студентом Московского университета, но от учебы был так же далек, как и от Северного полюса. Свою квартиру в Басманном переулке он давно превратил в пристанище людей, посвятивших себя азарту и удаче. С вечера и до утра неутомимые игроки в очко, буру, макао и железку всеми правдами и неправдами старались перекачать деньги из чужих карманов в свои. В этом маленьком, с затемненными окнами мирке, на каких-то тридцати квадратных метрах, кипели страсти ничуть не меньше, чем в окружаемом огромном мире. Но здесь они были сжаты невидимым прессом нервов и удерживались неимоверным усилием воли. За всеми всплесками агрессивной энергии зорко следил Одиноков. Правил у него было всего два. Победивший счастливчик оставлял десять процентов выигрыша хозяину квартиры и никаких разборок и выяснений отношений в радиусе квартала от его дома. В былые времена околоточный, а на Рождество, Пасху и Троицу, и надзиратель сыскной полиции получали свою мзду, а потому закрывали глаза на деятельность притона. Околоточный даже, по мере возможностей, присматривал за порядком на улице, чтобы удрученные проигрышем игроки не устроили поножовщины. Не здесь. На соседнем участке – ради бога. А сейчас стало даже лучше, ни околоточного, ни надзирателя нет и платить больше никому не надо. Но правила действовали по старому и для нарушителей, двери квартиры Одинокова закрывались навсегда. Сам вечный студент не играл никогда, чтоб не потерять значимости среди игроков.

Сегодняшняя игра, Одиноков знал наверняка, обещала быть особенной, одна из тех, что держит в напряжении до самого конца и исход которой неизвестен до последнего момента. За пятилетний срок, что Иван был занят этим промыслом, он познакомился со всеми игроками в своей округе, и с любителями, и с профессионалами, и шулерами, и перманентными везунчиками. Изучив их повадки и стиль игры, он зачастую мог наперед предугадать исход карточной схватки.

Состав, который собрался за столом на этот раз, был особенный и игра предвещала быть интересной. К двенадцати ночи за зеленой скатертью осталось четверо, двое из которых были профессионалами, не чурающихся грязной игры, один везунчик и один из, так называемых, непредсказуемых. К последней категории Одиноков относил игроков, которые не были новичками, но и не зарабатывали игрой на жизнь. Им не везло, как некоторым счастливчикам, но и больших сумм они не проигрывали никогда. Они были скорей любителями, изучившими все тонкости игры, никогда не впадали в иступленный азарт, иногда безумно рисковали, а иногда необъяснимо пасовали. Как егерь, знающий повадки зверей своего леса, так и они, подсознательно чувствовали игровой настрой своих партнеров. Именно такой был Федор Ожилаури, вечный балагур, с нескончаемым арсеналом историй на все случаи жизни, происшедших с ним, с его друзьями, родственниками, знакомыми и так до бесконечности. Рассказывал он медленно, с подробностями, смакуя детали. Одиноков предполагал, что это и есть его метод игры – одурманивать партнеров своими нескончаемыми байками. Но делал Ожилаури это так непринужденно, что трудно было заподозрить его в преднамеренном действии. Немного выше среднего роста, смуглый, с черными волнистыми волосами и такими же черными усами, он казался старше своих двадцати трех лет. Как и Одиноков он был студентом Московского университета, и точно также, будущий юрист, больше времени уделял игре и шумным компаниям, чем учебе и практике в судах. А вот Лешка Колпаков, приказчик в бакалейной лавке, был настоящим везунчиком. Игра его была довольно предсказуема, так как играл он только при наличии хороших карт. А с этим ему везло, нужные карты так и липли к нему. Рисковать он не любил, поэтому особенно никогда не выигрывал, но зато и не проигрывал. Однако он не терял надежды, что в конце концов ему повезет так, что он пошлет своего хозяина куда подальше и сам станет владельцем бакалейной торговли. Он пришел поздно, после закрытия лавки, поприветствовал играющих – Талан на майдан! , получил в ответ – Шайтан на гайтан! – и пристроился на свободном месте.

Двое остальных были профессионалы карточной игры. Жорж Стебельков, по прозвищу Жорик, и татарин, фамилии которого никто не знал, а потому так и называли – Татарин. Оба были жесткими игроками, Жорик часто жульничал, а Татарин не любил проигрывать. Его круглое безволосое лицо, не выдавало никаких эмоций. И так узкие глаза, во время игры совсем закрывались, можно было подумать, что он спит, и только нечаянный блеск среди припухших век, говорил, что он внимательно следит за игрой. Говорили, что не смирившись с проигрышем он может и убить. Поэтому Одиноков не очень-то радовался его присутствию, но приходил Татарин и раньше и вел себя вполне прилично.