Чистый кайф - Тиффани Дженкинс

Мое сердце замерло. Способность видеть, что происходит вокруг, определенно помогла бы мне понять свое окружение, и я была бы лучше готова справляться с текущей ситуацией.

– О боже мой, да! Пожалуйста! Я клянусь жизнью своей матери, что буду использовать очки только по их прямому назначению. Пожалуйста, вы можете это сделать? Вы сможете их добыть? – с жаром забросала я ее вопросами.

По голосу собеседницы я догадалась, что она улыбается.

– О, вы явно воспрянули духом, правда? Подождите меня всего минуточку.

Она вышла из камеры, и где-то глубоко внутри меня вспыхнула искорка надежды.

Я воспринимала возможность четко видеть как нечто само собой разумеющееся, и, когда у меня ее отобрали, до меня дошло, насколько она была важна. Я с нетерпением ждала возвращения этой таинственной спасительницы – казалось, ожидание длится долгие часы, – и расхаживала по камере взад-вперед. Потом в мою душу закрались сомнения. Я вдруг поняла, что она не вернется. Мне стало ясно, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. С тех пор как я попала сюда, мне еще не встретился ни один сотрудник тюрьмы, который разговаривал бы со мной как с человеком. Зачем бы милой незнакомке вмешиваться и ни за что ни про что вознаграждать меня очками? Не-е, я просто окончательно спятила, и теперь у меня галлюцинации.

Сломленная этим осознанием, я уселась обратно в угол и прижалась подбородком к коленям. Неожиданно щелкнула дверь. Я подняла голову.

– Привет, Тиффани, это я. Можно войти? – спросила доктор Лашанс.

– Да, конечно! – Я слышала, как ее туфли цокали по бетонному полу, когда женщина вошла в камеру, но потом она остановилась. Все замерло в молчании.

Она хихикнула:

– Ой, я забыла! Вы же, наверное, меня не видите. Я протягиваю вам очки, – с этими словами она сунула их мне в правую руку. Слезы благодарности и облегчения покатились по моим щекам, когда я снова водрузила их на переносицу. У меня отпала челюсть, когда образ моего ангела-хранителя сфокусировался и стал четким. Я была с ней знакома! Как же это я не узнала ее голос? И мое лицо, верно, стало пунцовым от стыда, когда стало окончательно ясно, что это Кейти. Когда-то я была ее тренером в команде болельщиц.

6

Мне сразу же стало стыдно за то состояние, в котором она меня нашла. Когда мы с ней в последний раз виделись, я была яркой, полной кипучей энергии блондинистой тренершей команды болельщиц, которую она несколько лет считала примером для подражания. А что теперь? Она видела перед собой тошнотворную, бледную, потеющую наркоманку, скорчившуюся в углу тюремной камеры.

Она, должно быть, видела на моем лице всю смесь разнообразных эмоций, потому что мягко положила мне руку на колено и улыбнулась:

– Я знаю, о чем ты думаешь, и хочу, чтобы ты понимала, что человек, которым ты являешься сегодня, в эту минуту, – это не ты. Я знаю тебя настоящую. Ты – самая классная девчонка из всех, кого я знала и знаю по сей день. Я всегда равнялась на тебя, и это не изменилось.

Она попросила меня передвинуться к стене, и мы обе уселись на бетонный пол, прислонившись к стене спинами.

– Похоже, ты свернула не туда на жизненном пути, но я здесь не для того, чтобы судить тебя, Тиффани, а чтобы помочь. Я работаю здесь, в тюрьме, психотерапевтом и просто хочу с тобой поговорить. Ты станешь разговаривать со мной? – спросила она.

Следующие два часа мы с Кейти разговаривали – обо всем подряд. Я рассказывала ей о том, что случилось в моей жизни с тех пор, как я стала зависимой от наркотиков, а она сидела тихо и молча слушала. Время от времени Кейти подавала голос, но только для того, чтобы задать вопрос, который заставлял меня еще глубже вглядеться в свои мысли. Она словно пыталась заставить меня посмотреть на вещи с иной точки зрения. Как ни странно, у меня было такое ощущение, что мы снова вернулись в школу. Впервые за все время с момента ареста я почувствовала себя человеком.

Поговорив с ней, я почувствовала себя свободной. Словно очень долго таскала на себе гигантский мешок с камнями, а Кейти мягко отобрала его у меня, подарив возможность сосредоточиться на предстоящем пути.

– Я благодарна тебе за предельную откровенность. Я знаю, что ты не хочешь умирать, и думаю, ты сама это понимаешь. – Кейти наклоняла голову, пока не поймала мой взгляд. – Мне хотелось бы увидеться с тобой через неделю, как думаешь, это возможно?

Я понимала ее стратегию: она старалась поймать меня на крючок ответственности. Если бы я назначила встречу с ней через неделю, пришлось бы остаться в живых для того, чтобы эта встреча состоялась. Она пыталась получить гарантии, что я за это время не покончу с собой.

– С удовольствием, – сказала я с абсолютной искренностью.

– Я скажу охране, что ты готова вернуться в общий блок, договорились? – проговорила она, поднимаясь с пола и отряхивая подол юбки.

– Не знаю, – засомневалась я. – Все видели, что случилось, и мне будет очень неловко туда возвращаться.

– Можно дать тебе совет – неофициально? Посылай всех на хрен!

Она шагнула ко мне с распростертыми объятиями и крепко обняла. Как это приятно, когда тебя обнимают! До того как Кейти вошла в мою камеру, я была готова разбиться на тысячи осколков, но ее присутствие подарило мне проблеск надежды. Она напомнила мне, что я по-прежнему остаюсь человеком, а с этим ощущением у меня в последнее время было туго.

Я стояла перед входом в общий блок, дожидаясь, пока меня впустят внутрь, и сердце колотилось со скоростью света. Потные ладони пытались удержать выскальзывающий матрац, меня неудержимо колотила дрожь. Охранник смерил меня взглядом с ног до головы, и уголок его рта дернулся в усмешке. Он словно получал удовольствие при виде того, как меня корчило и плющило.

Дверь громко щелкнула и распахнулась, и уже привычный шум воплей и полного хаоса наполнил коридор.

– Заходите, – сказал охранник, кивая на дверь. Я вошла внутрь блока, и там разом стало настолько тихо, что упади булавка – ее было бы слышно. Я нашла глазами камеру, в которую меня направили, и пошла к ней по прямой, низко опустив голову.