Захватывающие деяния искрометного гения - Дэйв Эггерс

Наступило молчание. Затем он сказал:

– Так. Так. Это не то, чего я ожидал. Это не… то, чего я ожидал.

С этими словами Рики вышел из комнаты, оставив меня с портретом наедине.

С. 217

Всякий раз, проезжая мимо какого-нибудь кладбища, мы в изумлении, прямо-таки не веря глазам своим, цокали языками. Особенно если кладбище было большое, со множеством могил, неухоженное, почти без деревьев – сплошная серость, какая-то чудовищная пепельница. Тоф в такие моменты отворачивался, а я смотрел, но только для того, чтобы все запомнить и подтвердить данное самому себе обещание, что никогда не окажусь в таком месте и никого там не похороню, – кому нужны все эти кладбища? Кому они могут дать покой? Никогда не позволю похоронить себя в таком месте, уж лучше я исчезну вовсе…

Мне часто является в видениях собственная смерть. Когда станет ясно, что осталось недолго, – допустим, у меня найдут СПИД (по-моему, он у меня есть; если кто вообще и болен СПИДом, так это я), – короче, когда время наступит, я просто уйду, попрощаюсь и уйду, а потом брошусь в жерло вулкана.

Не то чтобы в мире вообще не существовало подходящих мест для захоронения, но эти муниципальные кладбища, да коли уж на то пошло, любые кладбища вроде тех, что лепятся к шоссе, или тех, что расположены в центре города (тела там, надгробия), – разве все это не примитив и не вульгарность? Яма, ящик, каменная глыба на траве. А мы устраиваем целую пышную церемонию, нам кажется, что она тут к месту, что в ней есть суровая красота, и вот мы собираемся у края ямы и опускаем в нее ящик. Немыслимо. Варварство и унижение.

Хотя справедливости ради надо сказать, что однажды мне попалось подходящее, судя по всему, место. Я шел – следовало бы сказать «совершал пешую экскурсию», если бы мы не просто гуляли, а делали что-то еще, но поскольку это была именно прогулка, данного выражения я не употребляю, хотя всякий, кто выходит на природу и оказывается там, где имеется слегка пересеченная местность, чувствует потребность именно его-то и употребить, – так вот, я шел по лесу, примыкающему к Карапе, притоку Амазонки. Вместе с еще несколькими журналистами (двое были из журнала «Рептилии») я на халяву присоединился к герпетологам – целой компании вооруженных фотокамерами упитанных американцев – специалистов по рептилиям. Они потащили нас с собой в этот лес, и мы поднимались по извилистой тропе в поисках удавов и ящериц. После примерно сорока пяти минут подъема по чаще, сквозь которую с трудом, бросая на землю редкие пятна, пробивалось солнце, деревья вдруг расступились, и мы оказались на прогалине, прямо над рекой. Видно было оттуда, без преувеличения, на добрую сотню километров во все стороны. Солнце садилось, и огромное небо над Амазонкой светилось длинными голубыми и оранжевыми полосами, наугад, вперемешку, словно кто-то оставил следы краски на бумаге. Внизу река медленно несла свои воды цвета жженого сахара, а на том берегу опять начинались джунгли, первозданный зеленый хаос цвета брокколи, простирающийся покуда глазу видать. Прямо перед нами из земли поднималось десятка два простых некрашеных крестов без всяких надписей. Место захоронения здешних сельчан.

И вот мне подумалось, что здесь и я мог бы упокоиться. Что если мне суждено быть похороненным, то пусть труп, покрытый глиной, истлевает в этом месте. В окружении здешних видов и всего остального.

И по времени все тоже как-то странно сошлось: в тот же самый день, немного раньше, я был почти уверен, что уже покидаю сей мир, – из-за пираний. Наша яхта – трехпалубное речное судно – бросила якорь в небольшой укромной бухте, и местные гиды решили половить пираний на обыкновенные удочки с наживкой из куриного мяса. Пираньи клюнули сразу. Получилось настоящее пиршество – они буквально запрыгивали из воды на борт, злобно скаля острые зубки. А с другой стороны яхты плавал наш американский гид, бородатый парень по имени Билл. Из-за чайного цвета воды те части его тела, что находились под водой, приобрели красный оттенок, что представляло тем большую опасность, что он находился посреди косяка пираний.

– Давайте сюда! – крикнул он.

О господи, только не это.

Тем не менее все «дали туда», и тела упитанных герпетологов тоже окрасились в кроваво-чайный цвет. Я слышал, что пираньи нападают на людей крайне редко (хотя бывают исключения), что бояться нечего, поэтому вскорости и я прыгнул в реку вслед за остальными, утешая себя тем, что, если на этих существ нападет жор, мои шансы по крайней мере выше, чем если бы я был один, – пока они поедают кого-то еще, у меня будет время спастись. Без шуток, я произвел расчет – сколько времени понадобится рыбам, чтобы сожрать четверых моих спутников, и сколько времени нужно мне, чтобы выбраться на берег. Через три-четыре минуты, каждая из которых была до краев насыщена страхом, стараясь не касаться ступнями илистого дна и вообще делая как можно меньше движений, дабы не привлекать к себе внимания, я вышел из воды. Потом забрался в выдолбленное из цельного ствола каноэ одного из гидов. Еще раньше в него пытался залезть кто-то из герпетологов, но ни один не удержался, все падали обратно в воду. Я же подумал, что со своей исключительной ловкостью наверняка не перевернусь. И какое-то время у меня это действительно получалось. Я уселся поудобнее, оттолкнулся от борта яхты и, работая небольшим веслом, поплыл вниз по течению – весь такой ловкий и грациозный.

Но метров через двести каноэ начало тонуть. Я оказался слишком увесистым. Лодка все больше наполнялась водой.

Я оглянулся на яхту. На борту, истерически хохоча, сгрудились перуанские гиды. Я погружался в мутную воду, течение увлекало меня все дальше, а они, согнувшись пополам, давились от смеха. Они были в восторге.

Каноэ погрузилось носом в воду, я вылетел наружу; дело происходило на середине реки, где гораздо глубже, чем у берега, а вода еще мутнее, так что даже собственные конечности различить трудно. Я в отчаянии влез на опрокинутое суденышко.

Все, конец, думаю. Там, рядом с яхтой, пираньи нас не тронули, но разве можно ручаться, что здесь они не отхватят палец-другой. Они часто начинают с пальцев на руках и ногах, звереют от крови, а дальше…

О боже всемогущий, Тоф…