Dominium Mundi. Властитель мира - Франсуа Баранже

Братья Турнэ нашли номера своих коек и стали распаковывать багаж. Оказавшиеся в той же каюте Дудон и Олинд уже знакомились с соседями. В возбужденной атмосфере, среди громких солдатских разговоров и смеха, появление Танкреда Тарентского прошло незамеченным. Он остановился у своей койки, сбросил на нее поклажу и начал, как и остальные, убирать вещи в шкаф.

Вот тогда Льето его и заметил. Энгельберт поднял голову и увидел, что брат, снова потирая подбородок большим и указательным пальцем, во все глаза уставился на знаменитого лейтенанта. Энгельберт, слишком хорошо знавший Льето, понял, что сейчас тот что-то выкинет. Он открыл было рот, но молодой человек уже решительным шагом направился к Танкреду Тарентскому. Льето воздвигся перед офицером, скрестив руки, и громко спросил:

– Это ты Танкред Тарентский?

В каюте наступила тишина. Казалось, температура резко упала на несколько градусов. Тот, к кому был обращен вопрос, медленно повернулся и посмотрел на Льето. Он был чуть ниже, но от этого его стать производила не меньшее впечатление.

Лицо Танкреда не выражало никаких эмоций, а на губах Льето играла уверенная улыбка. Лейтенант ответил спокойным тоном:

– А кто ты?

Забыв про свой вопрос, Льето тут же продолжил:

– Говорят, ты просто ходячий ужас.

Танкред выдержал паузу.

– Похоже, тебя я не ужасаю.

– А я думаю, что ты всего лишь блатной родственничек. И офицером ты стал наверняка благодаря Боэмунду Тарентскому!

Энгельберт устало вздохнул. Брат вечно нарывался на скандалы, а его самого это приводило в отчаяние. Танкред Тарентский ответил все тем же ровным тоном:

– Пока подразделение официально не сформировано, ты волен думать все, что пожелаешь.

– Умничай сколько хочешь, но никогда мной не будет командовать какой-то паршивый папенькин сынок!

На лице Танкреда появилось такое выражение, будто разговор потерял для него всякий интерес. Энгельберт подумал, что хладнокровие этого человека просто поразительно, – уж он-то знал, каким несносным может быть брат, когда на него находит. Лейтенант выдержал взгляд рыжего гиганта, через мгновение отвернулся и продолжил разбирать свои вещи.

Тогда Льето сделал шаг вперед и положил руку ему на плечо, чтобы заставить повернуться. В мгновение ока Танкред схватил его за запястье и каким-то неуловимым движением оказался у него за спиной. Из этой позиции он простым выворачиванием локтя припечатал Льето к стенке, вроде бы не приложив ни малейших усилий. Тот удивленно вскрикнул и попытался высвободиться, но противник держал его как в тисках. Солдат отчетливо понял, что если попытается дернуться, то первым делом лишится локтя.

– Дядюшкин сынок, – медленно проговорил Танкред. – Тебе следовало сказать: дядюшкин сынок, потому что Боэмунд де Отвиль, князь Тарентский, является моим дядей и я ношу это имя в его честь. Мой отец, Эд Бонмарши, даже не вступал в армию.

После чего он ослабил давление на руку молодого человека.

Тот мгновенно обернулся, и двое мужчин оказались лицом к лицу. Тишина в каюте, казалось, весила многие тонны. Льето побагровел, пригнулся и готов был броситься в бой. Несколько мгновений он неподвижно стоял, весь подобравшись, потом вроде бы расслабился. Распрямился и так же неожиданно, как впал в ярость, расхохотался. Искренне и простодушно.

– Дядюшкин сынок! Классная шуточка! – Он дружески хлопнул Танкреда по плечу. – С чувством юмора у тебя все в порядке, христианин. Вот и отлично, значит, с тобой мы не заскучаем.

Все тоже рассмеялись, и напряжение спало. Явно удивленный, Танкред еще некоторое время разглядывал его, после чего как ни в чем не бывало снова принялся раскладывать свои вещи. Льето вернулся на место, подмигнув брату, который ответил ему мрачным укоризненным взглядом.

– Не можешь обойтись без своих выкрутасов, да? Тебе обязательно надо выставиться перед всеми, пусть даже подравшись с человеком, которого ты вовсе не знаешь!

– Я его знал, он же знаменитость, – проказливо возразил Льето.

– Вспомни, мы должны сражаться во имя Господа, а не ради собственного тщеславия.

Льето возвел глаза к небу и не без иронии сложил ладони:

– О, прости меня, дорогой брат. Mea culpa, mea maxima culpa! [13 - Моя вина, моя величайшая вина (лат. ) – формула покаяния и исповеди в католицизме. ]

Кое-как покидав вещи в шкаф, Танкред Тарентский вышел из общей каюты и направился к Центральной аллее.

Этот огромный коридор шел почти вдоль всего корабля. Туда вели практически все соединительные артерии, и его же использовали многие транспортные линии. Размеры коридора варьировались в зависимости от зоны, но могли достигать тридцати метров в высоту и пятидесяти в ширину.

Если двигаться по ней, Центральная аллея производила впечатление изборожденного переходами и мостиками бесконечного огромного ангара, края которого не было видно; на нее выходили прилегающие этажи, выставляя напоказ свое содержимое, так что в целом создавалось впечатление домов, разрезанных гигантскими ножницами. Здесь туба шла в высоте, но даже с самого низкого уровня можно было расслышать характерный шум ее магнитной тяги.

Повсюду кишела куча народа, стоял непрекращающийся гул голосов. Но каждый был занят делом, и никто не прогуливался. Отправка явно близилась.

Пораженный размерами окружающего пространства, Танкред долго шагал без всякой цели, просто любуясь техническими достижениями человеческого гения, встречающимися здесь на каждом шагу, и проникаясь по дороге столь знакомой атмосферой лихорадки и возбуждения, которая всегда предвещала начало крупной кампании. Потом он вспомнил об изначальной цели своего ухода из зоны кают: найти общественный терминал. Всего через сто метров он его обнаружил. Какая-то женщина уже сидела за пультом и была полностью поглощена разговором; Танкред остановился позади и стал ждать своей очереди.

Мысли его вернулись к недавнему столкновению с солдатом. В тот момент он не мог понять, с какой стати этот молодчик без всякой причины набросился на него на глазах у всех остальных, прекрасно зная, что имеет дело со своим будущим командиром. Однако теперь, когда напряжение спало, ответ показался ему очевидным: тот метил свою территорию.

Солдат стремился произвести впечатление на товарищей по оружию и с самого начала заработать репутацию крутого парня, атаковав наиболее знакового из всех – единственного класса Четыре в отделении. Танкреду такой поступок показался глупым, но ему была хороша знакома подобная манера поведения, часто встречающаяся в армии. И все же в случае с этим парнем он невольно признавал, что для того, чтобы вот так накинуться на метавоина, требуется определенная смелость. К тому же простота, с какой тот, без стыда и гнева, признал поражение, показалась Танкреду признаком здорового духа. И хотя он пока не был знаком с этим гигантом с фламандским акцентом, тот уже пробудил его любопытство.