Dominium Mundi. Властитель мира - Франсуа Баранже

Женщина невысокого роста, за спиной которой он терпеливо дожидался, ласковым голосом обращалась к собеседнику на панели терминала. Что-то в ее повадке – может, манера склонять голову набок – вызвало в памяти Танкреда образ его матери, Эммы де Отвиль. Он увидел ее такой, какой она встретила его в их фамильном замке по возвращении из предыдущего похода. Как всегда, когда он появлялся в родовом поместье между двумя военными конфликтами, в ней странным образом боролись разочарование и радость, глаза ее были полны любви, а в голосе звучал укор.

Их разговор перед его отбытием на «Святой Михаил» был тому лучшей иллюстрацией. Хотя это была далеко не первая военная кампания, в которую он отправлялся, мать по-прежнему не могла смириться. Да и кто на ее месте мог бы спокойно видеть, как сын уходит сражаться? Но на этот раз все было даже хуже, чем обычно.

Она много плакала, уговаривая его отказаться ехать и остаться на Земле. По ее мнению, он уже достаточно потрудился ради расширения границ Новой христианской империи, так что одним походом больше, одним меньше дела не меняет. Танкред не выносил ее слез, особенно при отце и сестре. За последние годы он очень редко навещал свою семью, и всякий раз, когда он возвращался в родовое гнездо, мать, конечно же, была счастлива его видеть, но рыдала долгими часами при мысли, что вскоре сын опять отправится на фронт. Молодому человеку было тяжело оставлять ее в таком состоянии, и он вынужден был обещать, что после окончания крестового похода всерьез подумает об уходе с действительной военной службы. В прошлом он уже давал подобные обещания как минимум полдюжины раз и тут же забывал о них, едва закрыв рот. Однако на этот раз данное им слово вызвало у него неприятное чувство, как если бы теперь он всерьез опасался, что его придется сдержать.

Вся семья поехала в Нахор проводить его, но родители предпочли не заходить в космопорт из опасения, что нервы Эммы сдадут на глазах у всех. Семье их ранга не подобает давать повод думать, будто она не оказывает крестовому походу полной и искренней поддержки. Поэтому родители попрощались с ним перед выходом на посадку, а вот его сестра Ниса пошла вместе с ним к стойке регистрации офицерского состава, чтобы провести с братом несколько лишних минут, пока он стоит в очереди.

– Мать никогда не смирится, верно? – сказала она Танкреду.

– Никогда, ты права. Как и не откажется от попыток при каждом моем возвращении домой убедить меня уйти с действительной службы.

– Может, однажды ты так и сделаешь?

Порыв сквозняка бросил один из локонов на лицо Нисы. Танкред мягко отвел прядь и заложил ее вместе с другими сестре за ухо.

– Не знаю. И что я буду делать целыми днями? Думаешь, нам еще не поздно снова играть в рыцаря – убийцу ведьм в папоротниковом лесу?

При этом воспоминании лицо сестры осветилось.

– А почему бы и нет? Ты и впрямь стал великим воином, зато не знаешь, что я стала ужасной ведьмой!

– Нет, прекрасно знаю.

– Грубиян! – бросила она, рассмеявшись.

Танкред был счастлив видеть, что хоть толика радости вернулась на лицо сестры. Пусть она, в отличие от матери, явно этого не показывала, но он знал, что Ниса за него тревожится. Вся семья привыкла видеть, как он уезжает на войну, но эта кампания к звездам таила в себе куда больше опасностей, чем сражения на средиземноморских склонах.

– Ты мог бы управлять родовым имением, – заметила она, вновь обретя серьезность.

– Наш отец уже это делает, и я не собираюсь занимать его место. И потом, разве я похож на управляющего? Организовывать сбор урожая, продавать рассаду ультрапонных культур или концессии на пошлины, поднимать налоги на фабрики и тому подобное?

– Да, на мой взгляд, очень даже похож. Мне даже кажется, что тебя первого удивит, как скоро ты начнешь получать от этого удовольствие. А что до отца, он будет только счастлив передать тебе эстафету. К тому же я могла бы тебе помогать…

У Танкреда сжалось сердце. Он хорошо понимал, куда клонит Ниса. Учитывая, с какими трудностями она столкнулась в связи с собственным замужеством, сестра явно начинала привыкать к мысли, что ей предстоит стареть одной в родовом поместье, и надеялась, что Танкред рано или поздно там обоснуется.

Хотя они и принадлежали к очень старинному роду – одному из редких в НХИ, чье генеалогическое древо могло претендовать на то, что его корни уходят во времена до Войны одного часа, – семья Отвиль – Бонмарши уже несколько лет пребывала в весьма плачевном финансовом положении, и выгодные женихи не толпились, чтобы завоевать расположение Нисы. А главное, бедняжка была бесплодна. И в этой области, учитывая, что Господь рассудил лишить данную особь способности к размножению, никто был не в праве что-либо изменить. Танкред часто размышлял о том, что, если бы подобное несчастье пало на мужчину, ничто не помешало бы ему выбрать себе супругу, а потом, чуть поступившись самолюбием, найти способ сделать ее беременной, в то время как у женщины, объявленной бесплодной, шансы обрести семью сводились практически к нулю. А поскольку честь семей страдала меньше, если одна из дочерей становилась монахиней, то многие из этих несчастных в конце концов принимали постриг. Танкред знал, что его родители никогда не стали бы принуждать сестру удалиться в монастырь, но опасался, как бы она сама в один прекрасный день не сочла себя обязанной это сделать.

На протяжении последних лет несколько отпрысков достойных семей проявляли к ней интерес, но потом, узнав об ее «ущербности», убегали со всех ног. И пусть даже Танкред испытывал к ним за это глубочайшее презрение, по крайней мере, ни один не выдал тайны, оберегая тем самым честь девушки. Однажды Ниса призналась ему, что готова выйти за любого плебея ради счастья создать свой очаг. К несчастью, она прекрасно понимала, что родители никогда не решатся позволить ей сочетаться браком с кем-либо, не соответствующим ее положению. Танкред, не склонный обращать внимание на социальный статус, находил такой подход абсолютно нелепым и обещал себе как-нибудь поговорить об этом с отцом. Однако до сих пор ему так и не представился случай, и он укорял себя в некотором эгоизме. Сестра страдала, и он считал своим долгом любым способом помочь ей.