Красная гора - Бо Уокер

Марго вошла в дом, чтобы закончить приготовление ужина. Джаспер разминался на «Стейнвее» в гостиной. Ей всегда нравилось, как он играет, даже когда ему было пять и он неумело выстукивал «Сердце и душу». Тогда, как и сейчас, она могла слушать его часами.

Сегодня он дразнил Дебюсси. Она вытащила листок бумаги, который оторвала от спины сына, и снова посмотрела на него. Ее кровь вскипела. Молодость может быть чертовски жестокой.

3

От рождения до смерти

Оглядываясь назад, Эмилия Форестер могла бы легко сказать «нет». Она так долго стремилась к тому, что у нее теперь было! Несправедливо, что даже в семнадцать лет выбор, который ты делаешь, может весьма сильно повлиять на твою жизнь. Нет возможности ошибиться. Обстоятельства безжалостны к человеку от его рождения и до смерти.

И все началось с вопроса: если бы вы могли что-то изменить в себе, что бы это было? Задание написать об этом дал Джо Мэсси – учитель творческого письма в двенадцатом классе средней школы Белмонт в Ричленде, штат Вашингтон. Он призывал их писать от чистого сердца, по-настоящему задумываться, не лицемерить и не скрывать своих чувств. Именно так она и поступила, с легкостью ответив на вопрос, потому что всегда знала ответ, и через неделю сдала работу, которая сняла с нее все слои. Наконец-то кто-то еще узнал правду об Эмилии Форестер, и она нашла утешение в том, что разделила это бремя.

Разумеется, мистер Мэсси заслужил ее доверие. Она не предлагала свою душу бесплатно. С тех пор как в августе она оставила частную школу для привилегированных детей в Сиэтле и начала учиться здесь, чтобы познать реальный мир в государственной школе Восточного Вашингтона, он был рядом. Учитель поощрял ее работать усерднее, чтобы раскрыть свой истинный потенциал. На самом деле она подозревала, что он уже знал правду из ее сочинений. Мистер Мэсси, возможно, был единственным человеком на Земле, который знал настоящую Эмилию, ту самую, которую она так старательно скрывала.

Сегодня мистер Мэсси ходил по рядам своего класса, возвращая листочки, сложенные пополам, чтобы скрыть оценки. Вокруг стоял шепот учеников, увидевших свои результаты: взволнованный, облегченный и разочарованный. Подойдя к Эмилии, мистер Мэсси слегка улыбнулся и положил перед ней работу.

Она посмотрела ему в глаза сквозь очки в проволочной оправе и ответила едва заметной улыбкой. Мистер Мэсси был ненамного старше своих подопечных – Эмилия прикинула, что ему лет двадцать шесть, – но его уверенность и выдержка снискали ему уважение в классе. Она и ее подруга Сэди невинно флиртовали с ним с тех пор, как в августе начались занятия в школе, и неплохо его изучили.

Он был хорош собой, немного напоминал профессора: острые скулы, привлекательные карие глаза, ярко выраженный кадык и аккуратный пробор в волосах, подчеркнутый капелькой геля. Он одевался то солидно, то неформально, мог войти в класс с галстуком-бабочкой или в брюках цвета хаки, подшитых слишком высоко. Так или иначе, он умудрялся создавать стильный образ. Он был высоким, как баскетболисты в классе, и у него была одержимость велосипедом, которая поддерживала его в отличной форме и полным энергии. Эмилия видела его почти каждое утро крутящим педали по дороге Джорджа Вашингтона с курьерской сумкой через плечо.

Мистер Мэсси прошел дальше вдоль ряда, а Эмилия развернула листок. Она обнаружила оценку «А», написанную красными чернилами в правом углу, и ниже: «Подойдите ко мне после занятий».

Когда остальные студенты разошлись, Эмилия расправила сарафан и просунула голову в его кабинет.

– Мистер Мэсси?

– Войдите, – ответил он, сидя за столом.

Его кабинет был маленьким, аккуратным и аскетичным. Треккинговый велосипед, прислоненный к левой стене, слегка примял пластиковые жалюзи окна, на руле висел красный шлем.

Эмилия закрыла дверь и села в одно из кресел, расположенных напротив стола. Она почему-то всегда выбирала левое кресло. Последние несколько месяцев благодаря мистеру Мэсси девушка была влюблена в писательство и частенько бывала в этом кабинете. Фотография его жены в позолоченной рамке стояла на столешнице рядом с коллекцией литературных журналов. Эмилия никогда не общалась с его женой, но иногда приходила пообедать с ним за одним из столиков для пикника на лужайке перед домом.

Прилежно сложив руки на книжках, покоящихся у нее на коленях, Эмилия спросила:

– Вы хотели меня видеть?

Он сдержанно улыбнулся. Сделал паузу, словно обдумывая ответ, и произнес:

– Вы написали отличную статью.

– Спасибо.

– Вы писали так, будто рвались из цепей.

Она кивнула.

– Вы когда-нибудь говорили с кем-нибудь об этом? О ваших родителях?

Эмилия покачала головой, уже начиная сожалеть о том, что излила душу.

– Знаете, большинство поведали о том, что им не нравится их имя, или часть тела, или какая-то незначительная особенность. Вы рассказали мне нечто очень личное. И определенно заслужили свою пятерку. – Он почесал в затылке и продолжил: – Но я хочу поговорить не о творчестве. Вы прекрасно пишете; мне нравится, что вы не боитесь рисковать, нарушать правила. И вы определенно копнули глубоко. Но ваше состояние меня немного тревожит. Я могу чем-нибудь помочь?

– Не думаю, что кто-то способен помочь в этой ситуации. Разве только вернуться в прошлое, забрать гитару у моего отца и лишить мою маму красоты.

– Почему вы чувствуете себя связанной из-за этого? Будто обязательно должны добиться такого же статуса. Да, они знамениты. И я могу только представить, каково это – расти в такой среде, под прицелом взглядов и фотоаппаратов. Готов поспорить, что это может быть ужасно. У всех относительно тебя завышенные ожидания.

– Они говорят, что я выиграла в генетическую лотерею.

– Кто «они»?

– Все. Посмотрите на мою жизнь. Мой отец Джек Форестер. Даже если вы далеки от музыки, вы знаете это имя. И разумеется, моя мать должна быть супермоделью.

Она рассмеялась, понимая, как абсурдно звучат ее жалобы на то, за что любая другая девушка в мире убила бы. Но только не Эмилия.

Совсем не желая того, Эмилия получила в наследство волнистые, пышные, цвета корицы волосы своей матери, ее длинные ноги, ее стройное тело. Ей было наплевать, что у нее смуглое лицо, большие карие глаза, густые ресницы. Но то, как молодые люди и даже пожилые мужчины смотрят на нее – бесило. Вообще-то непохоже, будто она одевалась, чтобы привлекать взгляды, чтобы кто-то, оглядываясь на нее, натуральным образом сворачивал шею, шептался за спиной и свистел ей вслед. Почти весь год она ходила в сарафанах. Она даже не пользовалась косметикой!