Белый квадрат (сборник) - Владимир Сорокин

– Говномериум!

– Жопорватиум!

– Ебанатиум!

Доски глупо гудели от ударов Юриных подошв. Это совсем разозлило его. Пройдя весь перрон, он развернулся, разбежался и широко запрыгал, как прыгают легкоатлеты тройным прыжком, впечатывая всю свою злость в облезлые доски:

– Дуроплясиус!

– Говномесиус!

Доски загрохотали.

Юра поравнялся с решетчатым щитом со словом “БОР”:

– Бородан! !

– Боронос! !

– Бороул! !! Ну ког! да! же? !

– Через восемь минут, – послышался голос.

Юра обернулся. На скамейке, мимо которой он только что пропрыгал, сидел человек. Это было так неожиданно, что Юра замер как вкопанный. Толстый, одутловатый мужчина в светлой летней одежде сидел и смотрел на Юру.

– Что… – пробормотал Юра, не веря своим глазам.

– Через восемь минут будет поезд, – произнес мужчина.

Его большое, мучнисто-белое, грушеобразной формы лицо ничего не выражало. Ничего. Просто совсем ничего. Впервые в своей жизни Юра увидел такое лицо.

– Поезд? – переспросил он, не в силах оторваться от этого лица.

– Электричка.

Маленькие, выражающие ничего глазки смотрели на Юру. Ему показалось, что лицо заморожено. А сам человек… из морга. Мертвец. Труп. Юре вдруг стало плохо, как от солнечного удара, который случился с ним в Баку прошлым летом. Ноги его задрожали.

– Присаживайтесь, – произнесли замороженные губы. – Вы, очевидно, перегрелись. Жарковато для начала июня.

Юра плюхнулся на скамейку. Вдохнул, приходя в себя, провел рукой по вспотевшему лбу.

– В жару лучше не прыгать тройным, – произнес мужчина.

Юра посмотрел на толстяка. Он сидел все так же, замороженно глядя перед собой. На нем была старомодная летняя одежда: белая панама, бежевый летний костюм, под ним белая косоворотка с расшитым воротом. Из-под широких бежевых брюк виднелись белые коленкоровые полуботинки. Такие летом носил один забавный друг покойного дедушки, нумизмат, балагур и пьяница. Тоже уже покойный. Эти смешные полуботинки привели Юру в чувство. Он выдохнул. Вдохнул. И снова выдохнул. Уже спокойно. Морок вдруг прошел. И Юре стало легко и весело.

“Откуда он свалился? – подумал он. – Ком с горы… Почему я его не заметил? Вправду, что ли, перегрелся? ”

Толстяк спокойно-равнодушно смотрел перед собой, не меняя позы.

– Восемь минут. Вы знаете расписание? – спросил Юра.

– И не только.

Юра глянул на свои часы:

– Через восемь?

– Через семь.

– У вас что, в голове часы?

– И не только.

Юре стало еще легче и веселей. Он облегченно рассмеялся, почесал затылок.

– То есть вы все на свете знаете?

– Почти.

– Хорошо. Что такое миттельшпиль?

– Середина шахматной партии.

– Так. А… Бетельгейзе?

– Звезда в созвездии Ориона. Красный сверхгигант размером с орбиту Юпитера.

– Отлично! Ну а кто такой Дэйв Брубек?

Замороженные губы сузились и довольно точно насвистели Take Five.

– Атас… – потрясенно выдохнул Юра, хлопнул себя по коленкам и рассмеялся. – Вы музыкант! Точно, да? А музыканты еще и в шахматы хорошо играют, правда? Вы джазмен?

– Нет, – спокойно ответил толстяк.

– Ну, правда ведь, а? На чем играете? На саксе? На трубе?

Толстяк молчал.

– Хорошо. Игра в секреты… Тогда скажите мне вот что… где находится… м-мм… Гнилое Бучило?

– Тверская область, Селижаровский район.

Юра опешил. Это место знали только в небольшой деревеньке, куда они с отцом и дедушкой ездили на охоту. Селижаровский район, деревня Хутор. Гнилое Бучило было окруженным лесом болотом. Там любили гнездиться водоплавающие птицы.

“Откуда он это знает? ”

Толстяк сидел, не меняя позы.

“Телепат? Гипнотизер? Гипнотизер, точно! Развелось их с Вольфом Мессингом… Так. Надо его как-то в лужу посадить…”

Юра пошарил взглядом по округе. И вдруг увидел невдалеке, возле одноэтажного здания из белого силикатного кирпича, полинявший плакат на щите: НАША ЦЕЛЬ – КОММУНИЗМ!

Под надписью виднелся профиль Ленина.

– Скажите, пожалуйста, а кто такой Владимир Ильич Ленин? – громко спросил Юра, победоносно скрещивая руки на груди.

– Человек, запустивший пирамиду красного рева, – спокойно ответил толстяк.

Юра открыл рот.

– Что? Пирамиду? Красного… чего?

– Красного рева.

– И что это за пирамида?

– Источник непрерывного красного рева.

– И где она?

– В центре столицы.

– Где именно?

– Там, где центр.

– В Кремле?

– Нет. На Красной площади.

– На самой площади? Пирамида?

– Да.

– И где она там? Конкретно?

– Ее подножие занимает всю площадь.

– Всю?

Юра рассмеялся. Толстяк все так же невозмутимо спокойно сидел.

– Знаете, – заговорил Юра. – Я живу неподалеку от Красной площади, на Пятницкой. Но никакой красной пирамиды на ней никогда не видел.

– Вы не можете ее видеть.

– А вы можете?

– Да.

“Ясно. У него галлюцинации…”

– И что делает эта пирамида?

– Испускает красный рев.

– Как… громкоговоритель?

– Приблизительно так. Только это совсем другие волны. И совсем другие колебания.

– И зачем она… испускает?

– Чтобы заразить людей красным ревом.

– Для чего?

– Чтобы нарушить внутренний строй человека.

– Нарушить? Зачем?

– Чтобы человек перестал быть человеком.

“Антисоветчина…” – подумал Юра и оглянулся по сторонам.

Но на перроне по-прежнему никого не было.

– Значит, Ленин построил эту пирамиду?

– Нет. Он только ее запустил.

– Повернул, что ли, рубильник?

– Вроде того.

– А кто ее построил?

– Вы их не знаете.

– Немцы, что ли? Карл Маркс? Энгельс? – усмехнулся Юра.

– Нет, не немцы.

– Янки?

– Нет.

– Ну… кто они? Откуда?

– Оттуда, – ответил толстяк и добавил: – Ваш поезд идет.

Юра глянул на рельсы, сужающиеся слева в нагретом воздухе, ничего не увидел, но все же встал, поправил на плече ремень от сумки. Посмотрел на тот самый плакат с Лениным.

– А… коммунизм?

– Что коммунизм? – Толстяк поднял на него замороженные глаза.

– Ну… это же… светлое будущее?

– Это не светлое будущее, а красный рев сегодняшнего дня.

В этот момент вдали раздался гудок. И Юра увидел электричку. Она была далеко, двигалась пока бесшумно. Юра что-то хотел сказать толстяку на прощание, что-то смешное и обидное, но неожиданно передумал. Он стоял, покачиваясь на месте, как любил делать, и смотрел на странного человека. А человек сидел и глядел перед собой. Послышался звук электрички. Она подползала к перрону. Вдруг Юра остро почувствовал, что никогда в жизни больше не увидит этого необычного человека. Он был абсолютно уверен, что тот так и останется сидеть на этом пыльном, пустом перроне. Не поедет в Москву. Может, вообще никуда не поедет. Непонятно, куда этот человек мог бы поехать. Он словно сросся с лавкой. Юре вдруг стало жутко тоскливо. Так, что слезы навернулись на глаза.