Белый квадрат (сборник) - Владимир Сорокин

Электричка подползла со знакомым скрежетом.

Юра автоматически шагнул внутрь. Вошел в вагон и сел. Вытер глаза рукой, глянул в окно на перрон. Толстяк все так же сидел на лавке. И смотрел перед собой. В толстяке было что-то мучительно родное.

Электричка отправилась.

Юра сидел на своем месте в оцепенении. Ему было тоскливо. Но спокойно. И никуда не хотелось спешить. И мыслей совсем не было. Вместо мыслей в голове застряла последняя фраза толстяка:

“Красный рев сегодняшнего дня”.

Юра оцепенело смотрел в окно на зелень, столбы, домики, машины, помойки, пакгаузы, подъемные краны, угольные кучи, котельные, людей, птиц, коз, собак.

Но совершенно забыл про день рождения Наташи.

И проехал Мытищи.

Очнулся, только когда поезд подползал к Ярославскому вокзалу. Едва вагон остановился, как оцепенение прошло. Юра встал. Вместе с пассажирами вышел из вагона на платформу, отделился от толпы. Остановился, доставая сигареты.

“А день рождения? Загорянка? Наташа? – вспомнил он. – Кретинизм…”

Он двинулся вдоль платформы.

– Идиот! – произнес он и в сердцах сплюнул.

Закурил. Побрел по вечерней Москве. Пересек Садовое, двинулся к себе на Пятницкую.

Сигарета вернула к реальности.

– Это был гипнотизер, – произнес Юра и рассмеялся. – Как я влип, дурачок! Красный рев! Кра-а-а-асный рев! Пирамида!

Бредя по вечерним улицам, он вытянул из сумки бутылку шампанского и открыл на ходу. Пробка вылетела с сильным хлопком, напугав какую-то старушку, и ударила в стену дома. Теплое полусладкое шампанское хлынуло из бутылки. Юра стал пить его, обливаясь.

По дороге домой он допил липкую бутылку и поставил ее на чей-то подоконник.

Дома почитал свежую “Юность” и завалился спать раньше обычного.

Прошло воскресенье.

В понедельник Юра сдал два зачета. А во вторник после университета поехал на “Динамо”, где завершалась спартакиада. Входя в гимнастический зал, он чуть не столкнулся с Наташей. В темно-синем трико, с белыми от талька ладонями она шла в раздевалку.

– Привет! – сказал он, останавливаясь.

– Привет, – ответила она со своей вечной улыбкой и пошла дальше.

Больше они не виделись.

Юра окончил журфак, женился на Альбине, дочке старых друзей родителей. При протекции отца, видного функционера в министерстве транспорта, он получил место в “Комсомольской правде”. У них с Альбиной родился сын Вячеслав. В конце 60-х Юра вступил в партию и перешел работать в “Известия”. У них родилась дочь Юлия. В середине 70-х ему предложили место завотделом в “Огоньке”. Он перешел из “Известий” в “Огонек”.

В то июльское утро он, как всегда, быстро позавтракал, сел в отцовскую белую “Волгу” и поехал в редакцию. Едва машина въехала на Москворецкий мост, как сердце Юрия вдруг сжалось и затрепетало так, что перехватило дыхание. Юрий притормозил у бордюра. Стал ровно и глубоко дышать и массировать точки хэ-гу на руках, как научил его один врач. С сердцем у него уже случались проблемы. Впервые это произошло после скандала с его острой статьей в “Известиях”, которую “опрометчиво”, во время отпуска главреда, утвердил замглавного. Юрия вызвали на ковер в горком партии. “Вы перешли черту допустимого”, – сказал ему человек с лицом старого волка. Замглавного выгнали с треском. Юрина карьера тогда висела на волоске. Он чудом удержался: как никогда помогли партийные связи отца. Но сердце заболело. Врачи сказали, что Юрий перенес микроинфаркт. С Альбиной он два месяца провел в санатории. Второй раз он сильно переживал из-за сына, попавшего в грязную историю: коллективное изнасилование в студенческом общежитии. Сын оказался под следствием. Отец Юрия недавно умер, и помочь сверху было уже некому. Юрию пришлось ходить по кабинетам, просить и унижаться. Сына он спас, ему дали условный срок. Сам же после этого полгода сидел на таблетках. Потом все прошло.

Но сейчас, сейчас, сейчас.

Сердце трепетало.

Такого прежде не было. Юрий стал задыхаться. Он вылез из машины, подошел к парапету, положил руки на прохладный гранит и задышал, глядя на утреннюю Москву-реку. От реки тянуло свежестью, это чувствовалось здесь, на мосту. Юрий стал успокаивать себя. Но сердце по-прежнему трепетало, словно зверушка, попавшая в капкан.

Или на кукан.

Или на канкан.

Или на фанфан.

Юрий дышал, дышал, дышал.

Закружилась голова, в ушах запели две стальные цикады.

– Стоп, стоп, стоп… – успокаивал себя Юрий.

Цикады пели. Ноги задрожали. Он схватился за парапет, навалился на него. Внизу блестела вода. Вода блестела. Блестела проблесковым блеском блестящая вода.

– Стоп, стоп, стоп… – шептал он себе.

Серд-це. Сер-д-це. Се-р-д-ц-е. Перестало трепетать.

Перестало. Пере

стало.

И встало.

Внутри Юрия наступила

ТИШИНА.

Из последних сил он выпрямился.

Вцепился руками в парапет.

И вдруг увидел красную пирамиду.

Она стояла на Красной площади, занимая своим основанием ее всю. Пирамида вибрировала, испуская красный рев. Он исходил из нее волнами, затопляя все вокруг, как цунами, уходя далеко за горизонт, во все стороны света. Люди были затоплены красным ревом. Они барахтались в нем. Идущие, едущие, стоящие, сидящие, спящие, мужчины, старики, женщины, дети. Красный рев накрывал их всех. Он яростно бил бил красной волной в каждого человека человека в каждом человеке человеке свет свет и красный рев рев бьет бьет из пирамиды пирамиды чтобы погасить погасить свет свет человека человека и погасить погасить не может не может и зачем зачем бьет бьет это страшно страшно и тупо тупо красные волны волны бьют бьют и не могут не могут бьют бьют и не могут не могут зачем зачем бьют бьют это глупо глупо яростно яростно глупо глупо шестикрылый шестикрылый ты здесь здесь рядом рядом шестикрылый шестикрылый ты яркий яркий ты самый самый ты вечный вечный ты здравствуй здравствуй шестикрылый шестикрылый тогда тогда ты был был другой другой толстый толстый смешной смешной белые белые ботинки ботинки твое имя имя.

– Бороул… – прошептал Юра, силясь улыбнуться побелевшими губами.

И рухнул навзничь.

Ржавая девушка

И. П. Смирнову

Солнечным летним днем по главной улице города шла молодая симпатичная девушка. Легкое летнее платье красиво облегало ее стройную фигуру. Каштановые волосы касались юных плеч, кольца их вздрагивали в такт шагам. Девушка широко и целеустремленно шагала, одной рукой придерживая висящую на плече сумочку и слегка помахивая другой. Ее белые туфли с маленькими каблучками бодро цокали по мостовой.

Одна неприятность сопровождала девушку: она скрипела. При каждом ее шаге раздавался противный громкий скрип. Прохожие косились на нее, молодые люди двусмысленно переглядывались, дети смеялись и показывали пальцем: девушка шла без джэммера.

– Идет и не стесняется, – ворчали одни.

– Смелая! – улыбались другие.

– Глупая, – презрительно усмехались третьи.

– Наверно, бедная… – сокрушались четвертые.

Но девушка словно не замечала ни своего скрипа, ни насмешек и косых взглядов. Она шла, бодро глядя вперед и отмахивая рукой.

– Ишь, заржавела… – бормотал старик-зеленщик, вываливая морковь из мешка в квадратный короб. – Коль на джэммер не заработала – сиди дома!

– Скрипит, как голодный сверчок! – усмехался мясник, вытирая свои большие руки тряпкой. – Отчаянная девчонка!

– В наше время, если скрип пришел, порядочные девушки сидели по домам, – говорила старушка своей подруге. – О джэммерах тогда никто и не слышал. Просто старались не выходить из дома. Я один раз выбежала в лавку молочника, купить молока для младшего брата. Так как на меня все так зашикали! Стыд!