Безноженька - София Синицкая

– А в соседней комнате Пахомий устроил «правуголок».

– Многие дети не умели читать. Мне захотелось остаться на некоторое время в этом ДДИ – поработать. Администрация была не против, они принимали любую помощь.

– Пахомия принимали.

– Что ты прицепился к этому Пахомию?

– Пахомий педофил и содомит. Он в ДДИ устроил православный уголок, и знаешь, что там делал?

– Молился, учил вас молитвы читать.

– Ха!

– Не выдумывай. Ты что-то видел?

– Не видел. Но нет сомнений. Он меня однажды по головке гладил, а потом залез под рубашку и стал спину чесать.

– И всё?

– Этого достаточно. Получи срок, «божья корова»!

Вера Ивановна устало и грустно смотрела на сына.

– Я общалась с отцом Пахомием, уверена – он не способен обидеть ребёнка. Он ведь был совсем молодой, когда взвалил на себя больного Володю. И всё у них хорошо, я знаю.

– Он тебя с праздничками поздравляет?

– Пишет раз в год, внимательный человек.

– Что? Он чмо, извращенец, у него в голове помойка.

– Не выдумывай. Даже если видишь, что в человеке происходит внутренняя борьба, не осуждай. Вспомни толстовского отца Сергия, как ему тяжело приходилось.

– О, ну этот ещё гаже. И не потому, что спутался с больной девицей, может, она как раз после секса и поправилась.

– А почему?

– Сама не понимаешь? Он невестой своей побрезговал. Западло ему стало, что она с государем того… Вот это настоящая глупость и подлость, я бы никогда в такой ситуации девушку не бросил. А что касается Пахомия – да не борется он ни с кем. Он в гармонии со своими внутренними гномами, бесами и козлами. Мне вообще всё это христианство не нравится. Тошнит от лживого сюсюканья. От церквушки тошнит.

– Коля, у него необъяснимая ненависть к церкви.

– Объяснимая. У нашего семейного зубного Льва Рафаиловича есть дочка Ханя. Я пасть у него в кресле открываю и тут же вижу, как Ханю привезли в концлагерь, – да, у меня богатое больное воображение. Фашисты жидов из вагона выгнали, золото и деньги отобрали и всех в газовые камеры отправили ногтями в стены скрестись. А Ханя в вагоне под тряпками спряталась, её не заметили. Потом заметили и застрелили. Коля, брось спички. Она лежит, у неё из живота кровь течёт. Из-за этого мудилы. – Кирюха показал средний палец Спасителю, который спокойно смотрел на василеостровскую кухню из своего красного угла. – Не могу сказать, что Стивен Фрай мой герой, есть у меня к нему вопросы, но в целом совершенно с ним согласен: «Злобный эгоистичный маньяк».

– Кирюша наш во всех бедах винит высшие силы. Как будто человек за себя не отвечает.

– Бог отвечает. Хрен ли он бездействует? Я ему не прощаю страдания детей. Я его судить буду, когда труба позовёт, а не он меня. Я обвиняю! Устроили бардак.

– Кто? – спросил Коля.

– Эти, которые сообразили на троих. «По любви» сообразили, а мы теперь расхлёбываем.

– Коля, не слушай его. Он без конца выясняет отношения с кем-то невидимым, юродствует, паясничает, шлёт судебные повестки в небесную канцелярию. А ты верующий?

– Да не очень-то. У меня жизненного опыта мало. Наш дом рядом с храмом, там отец Андрей служит. Я с его Макаром в одном классе учусь. У нас звонарь отличный, ему батюшка разрешает для школьников тему из «Нафинг элс матерс» на колоколах играть: «Жизнь принадлежит нам, и каждый живёт её по-своему» [3 - Песня группы «Металлика». ]. Я против церкви ничего не имею, но в себе не уверен, я всё же неверующий.

– А Кирюша верит. И ругается.

– Что мне остаётся делать, когда всё так страшно?

– Благодарить, потому что могло быть ещё страшнее, и требовать доброты и мудрости прежде всего от себя.

– Мама, я тебе сейчас открытку пригоню в Ватсапе, там Иисус держит девочку на ручках, и знаешь, что ей говорит? «Детка, прости за рак мозга, мне так захотелось». Можешь его поблагодарить, потому что могло быть еще страшнее.

Вера Ивановна молчала, судя по всему, она не в первый раз слушала антиклерикальные речи безноженьки и ей скучно было отвечать.

– Жизнь ужасна и прекрасна одновременно. И боженьку этого я, может, и люблю иногда, но в целом ненавижу. Всё зыбко и неоднозначно, – продолжал Кирюха. – Мне очень жаль, что я не атеист.

– В детстве Кирюша обиделся, когда нас не пустили на службу.

– Мать в Андреевский впёрлась с коляской в Страстную пятницу, нас погнали поганой метлой, чтобы не мешали выносить плащаницу. А ведь мы в сторонке стояли. Раздавите гадину!

– А на Светлой меня обманул, сказал, что хочет сам погулять. Я на полчаса его оставила в саду академии – смотреть на лошадок. Он купил на рынке синих слив и с кем-то договорился, чтобы в храм завезли.

– С нищей бабушкой, которая духовные песни распевала, помнишь такую? Она гораздо сильнее тебя, за двести рублей тащила инвалидку по ступенькам одной левой.

– Подъехал к алтарю – кстати, резной иконостас, Коля, очень ценный, сходи посмотри, – ему хотели сделать замечание, там правила такие, нельзя с колясками или в колясках, сейчас, может быть, по-другому, не знаю. Свечница подошла и очень испугалась – Кирюша вставил в глаза себе сливы, рожу скорчил и страшно повернул лицо.

– До сих пор с удовольствием вспоминаю, как она орала.

– На машине священника слово матерное процарапал.

– Кстати, не на одной. Грех было пропускать такие тачки.

– У нас отец Андрей на маленькой машинке ездит. Там в семье все хорошие, у бабэ сало берут.

– Да пожалуйста, целуйте ручки. Есть хорошие попы, кто же спорит. Пара-тройка. Видел тут в Ютубе, как попище беса Айфона из девчонки изгоняет – это вообще жесть. Понял, что я в прошлой жизни в ОГПУ работал, чуждый элемент вычищал. Мама, не надо отворачиваться, ты бы видела, как она плачет, а он крестом машет и вопит. Я бы не моргнув глазом на Соловки его отправил на перековку. Ну всё, мать обиделась, я зверюга.

Чтобы сменить тему разговора, Вера Ивановна предложила сходить к Крузенштерну, посмотреть на корабли.