Стамбульские сплетни, или Секретная кухня турецких красавиц - Эсмира Исмаилова

Складывалось впечатление, будто я пришла на консультацию не к диетологу, а к заносчивому психологу, которых избегала всю сознательную жизнь. Кроме того, вопрос о мотивации казался уж слишком личным, и я не удержалась:

– А почему бы вам не объяснить себе, зачем дыра на потолке? – Моему терпению пришел конец, и я направилась к высоченной двери, в которую можно запросто заходить с ребенком на плечах, не заботясь о том, что он стукнется головой о косяк. Я почти уже перешагнула порог, когда до меня долетел тихий ответ:

– Потому что это очаровательно…

Я вернулась:

– Что же в этом очаровательного?

– Когда протекает крыша – это и есть очарование… Это красиво…

– А ваш прекрасный пол? – и я указала ей на темное пятно на роскошном наборном паркете, какие мне приходилось видеть лишь в старинных особняках времен султаната. Его определенно нужно было спасать, и, быстро окинув взглядом комнату, я остановилась на медном зольнике причудливой формы, стоявшем у камина.

Капли завели новую песню, отражаясь звонким эхом от металлического днища.

Комната будто на миг повеселела, зазвучав мажорным многоголосием медного таза. Сколько лет было этим выцветшим стенам, хоть и прикрытым яркими пятнами безликих картин? Теперь, окутанная серой дымкой, едва проникавшей сквозь мутные створки окон, гостиная выглядела прелестной старой девой – седеющей, но не теряющей надежду.

Было очевидно, что эгоцентричная наставница боится одиночества. В тот момент мои лишние пять или семь килограммов (я действительно не помнила, сколько именно) показались невероятной мелочью в сравнении с отсутствием ножа в этом доме.

– Вообще-то зольник я использую с другой целью… Я в нем парю ноги, – и Дерья зарделась, будто призналась в невесть каком грехе.

– Мы тоже всей семьей парим ноги, если простужаемся.

– Нет-нет, это другое. Меня научила так бабушка. Каждый вечер женщина должна пятнадцать минут подержать ноги в горячей воде. Это наш семейный секрет стройности.

– А помидоры? – создавалось ощущение, что меня водили за нос все это время.

– Вяленые помидоры вам будут рекомендовать в любой точке мира – от Сиракуз до Антальи! Но тазик с горячей водой – это наше, стамбульское…

Я всегда чувствую момент, когда нужно притормозить и запомнить. И это был он! Мне даже захотелось записать, но доставать телефон было неловко, и я распрощалась со своей необычной наставницей, которой, кстати, самой не помешало бы обратиться к специалисту для восстановления душевного баланса.

Прежде чем отправиться домой, я завернула к величавой Галате, что уже семь веков возвышалась над неторопливой жизнью удивительного города. Спорый дождь разогнал туристов – и теперь они, словно взъерошенные воробьи, жались друг к другу в крохотных кафешках, пытаясь выудить что-нибудь согревающее из потертых меню. Веселые официанты резво сновали между ними с грушевидными стаканчиками с янтарным чаем. Кому-то подносили медные чашки с дурманящим кофе, другим – тягучий бодрящий салеп [16 - Салеп – популярный в Турции бодрящий зимний напиток, приготовленный из молотых клубней диких орхидей. ]… Неизменным было одно: этот город умел сделать счастливым каждого.

Обойдя Галату, я с удивлением обнаружила, что и у входа не было никакой очереди – невероятное везение! Нырнула в темный проем и оказалась в узком проходе, который, словно каменная змея, закручивался и исчезал высоко над головой. Ступенька за ступенькой, напрасно борясь с головокружением (пожалуй, винтовых лестниц на сегодня было достаточно), я поднималась вверх. Конечно, можно было воспользоваться лифтом, который установили как раз в этом году, но мысль об асансёре [17 - Лифт (тур. ). ] в старейшем из сооружений казалась ужасно кощунственной, и я, упираясь руками в холодные стены, продолжила героический подъем. Наконец распахнутые двери! Под коническим куполом, венчающим красавицу-башню, по всей окружности растянулся узкий балкон. Изящно вылитый, он походил на кольцо, надетое на каменный палец прекрасной великанши, – идеальная смотровая площадка и, очевидно, лучшая в Стамбуле!

Дождь все еще продолжал накрапывать, и я вцепилась закоченевшими пальцами в чугунный парапет, боясь быть снесенной порывистым пойразом [18 - Пойраз – холодный северо-восточный ветер. Название происходит от древнегреческого бога ветра Бореаса, известного по произведениям Гомера «Илиада» и «Одиссея». ]. Могучий Босфор врывался резкой волной в Золотой Рог, разделяя красивейший из городов, какие мне только приходилось видеть. Море из черепичных крыш разливалось далеко внизу, создавая невероятные узоры неожиданными хитросплетениями старинных улиц.

Тонкие ленты серого дыма, борясь с влажным воздухом, стремительно поднимались вверх, пока очередной вздох ветра не заставлял их покорно сдаться. Дрожа, они преклоняли головы перед могучей стихией и уже продолжали стелиться густым туманом прямо над пыльными мостовыми города.

Пепельные облупившиеся купола прошедшей византийской эпохи едва заметно возвышались над более поздней застройкой. Угловатые крыши, тянущиеся к небу готическими шпилями, скромно выглядывали из черепичных рядов, будто стесняясь своей старомодности. Но кого в этом городе испугаешь ветошью? Разве что чаек? Несмотря на дождь, эти гигантские птицы, напоминавшие доисторических рептилий, продолжали разрезать грязное полотнище холодного неба, охраняя свои владения. Пролетая совсем близко от башни, они бросали грозные взгляды и истошными криками пытались загнать меня внутрь. Я же, крохотная и промокшая, болталась на вершине семидесятиметрового столпа, воздвигнутого когда-то мужественными генуэзцами.

В голове всплыла история, которую недавно вычитала в мемуарах малоизвестного путешественника. Около четырехсот лет назад жил в Константинополе, в том самом районе, где и стоит Галата, ученый-изобретатель, поражавший окружающих находчивостью ума и редкой красотой. Он был молод и амбициозен: запускал средневековые «ракеты» (и они, кстати, успешно взмывали ввысь), а также мечтал покорить небо. Османский Икар [19 - Икар – герой древнегреческой мифологии, известный своей необычной смертью. Поднявшись в небо на самодельных крыльях, он позабыл совет отца Дедала не подлетать близко к солнцу. Воск, скреплявший крылья, растопился, и Икар упал в Эгейское море, часть которого называют по сей день Икорийским в честь погибшего в его водах смельчака. ] – так назвали бы его современники, если бы только были знакомы с античной мифологией. Звали парня Ахмет Челеби по прозвищу Хезарфен, что означало на персидском «тысяча знаний». Однажды смекалистый Ахмет смастерил крылья наподобие вороньих и спрыгнул с ними с той самой башни, на которой я сейчас с трудом удерживала равновесие под натиском свирепствующего ветра. Удача Хезарфену благоволила, и, пролетев около четырех километров, он легко перемахнул через Босфор и благополучно приземлился на площади района Ускюдар в азиатской части города. Юному «летчику» рукоплескали толпы, а вот султану с бесчисленной свитой завистливых визирей такой успех пришелся не по нраву, и несчастного первооткрывателя отправили в ссылку в Алжир, где он, бедняга, вскоре скончался.

Неожиданно в нескольких метрах от башни взмыл очередной порыв беспощадного ветра. Стекла задребезжали, и само сооружение, казавшееся могучим и непоколебимым, задрожало. Тысячи крохотных осколков вонзились в раскрасневшиеся на холоде щеки. В дверях у смотровой площадки показался пожилой человек в форме. Он что-то кричал и махал рукой в мою сторону, однако в бешеном гуле непогоды невозможно было разобрать ни слова. Пряча от ветра лицо в локте, он приблизился, схватил меня за рукав и потащил внутрь.

Это был охранник. Ему стоило неимоверных усилий захлопнуть широкую дверь, ведущую на площадку. Внутри было тихо, и только за окнами продолжался устрашающий гул северного «бореаса».