Не снимая маску - Андрей Бильжо

– Господа психиатры, в наше нелёгкое время достатка, а также высокого уровня жизни стране, идущей в одиноче стве своим путём, требуется ваша помощь.

Ну, я быстро сдал тест на подтверждение профессии, благо психиатрия не меняется столетиями, и надел белый халат, который висел у меня в шкафу семьдесят лет, взял гранку – ключик такой четырёхгранный, психиатрический (не путать с трёхгранным железнодорожным) – и на службу.

– Хорошо, если ты такая всемогущая, почему не съебёшь ся из клиники этой в свой 2020-й, куда ты так рвёшься?

– Так я вас, Андрей Георгиевич, боюсь оставить одного тут, в 2062-м. Вас же за исчезновение пациента расстреляют нахуй. Вон доктора Вистельмана расстреляли вчера.

– Ладно, я подумаю.

Подошли два санитара.

– Доктор, вы совсем ебанулись? Хватит пиздеть с этой дурой и сопли жевать. Пошла в палату. Быстрей! А ты, – это мне, – гуманист, домой уёбывай. Сто семь лет, а такой долбоёб.

Санитары. Они главные. Их надо слушаться!

Попробовать что ли? Но не в 2020-й. А в какой тогда? – задумался я, выходя из палаты.

Часть вторая

Стоял холодный ноябрь 2062 года. Серые облака ползли по земле и писали на неё. Только Кремль освещало собственное, Кремлёвское, солнце. Частные маленькие солнца освещали поместья мэров городов. А солнца чуть больше освещали приватные гектары губернаторов.

В пять часов утра я прошёл через проходную Главной Ордена Героического Труда Психиатрической Больницы номер 1 имени 26 Московских Санитаров. Нянечки зафиксировали, что я пришёл вовремя, минута в минуту, и предупредили меня, мол, надо на две минуты раньше приходить. Нехуя, типа, расслабляться. Сказали, что я рискую и что если опоздаю, то получу от медбратьев пиздюлей. Я поблагодарил их за любезное предупреждение.

Рабочий день в Одиноко Идущей Своим Особенным Путем России (ОИСОПР) начинался в пять утра и в пять вечера заканчивался.

Над входом в больницу круглосуточно бежали разноцветные светящиеся буквы:

Ты поработай, чтоб страна,

Ведь Родина твоя она,

Была сильней всех в мире стран,

И нехуй спать! Пораньше встань!

Работа ждёт тебя, старик!

Чтоб в пять утра ты был как штык!

Анзурат – так звали мою пациентку, что в переводе с таджикского значит «необыкновенная», – уже проснулась и даже заплела многочисленные косы.

– Ассалам Алейкум, Анзурат. Что ты смотришь?

– Алейкум Ассалам, доктор. «Я глазом своего ума» смотрю свои любимые «Непутёвые заметки», которые по-прежнему ведёт Дмитрий Крылов. Я учусь у него перемещаться. Он в пространстве, я во времени.

– Да, мне кажется, Крылов и во времени неплохо перемещается?

В палату вошёл санитар:

– Доброе утро, дуры. И вам, Айболит хуев, – это мне, – доброго времечка суточек желаю, – и он громко захохотал, испортив, выходя из палаты, воздух.

Я уже говорил, что санитары в 2062-м контролировали врачей. Следили за тем, как они лечат, как проходят операции. Давали врачам советы: «Доктор, ты, блять, это по ходу не то чего-то. Ты, это, обрежь дедушке или второй раз повтори. Короче, понял? »

Санитары контролировали врачей.

Уборщицы – учёных и учителей.

Грузчики – инженеров.

Ну и т. д.

Все они были роботами. И это главное и высшее достижение айтишников. Собственно говоря, и жить люди стали значительно дольше благодаря тонким инженерно-генетическим технологиям. Долго, но хуёво.

Здесь надо отметить вот ещё что. При ошеломительном прогрессе в области искусственного интеллекта поколение дебилов, блять, процветало. Это были издержки технического прогресса. Дебилы, блять, объединялись в партии и группы по интересам. Легендарный и вечно модный модельер Ебашкин шил им разную форму. Общим в ней были только крупные, вышитые золотой нитью буквы Д и Б, причудливо переплетающиеся друг с другом и располагающиеся на рукавах и лацканах френчей. Были и ещё всякие незначительные приметы времени.

Из-за того, что поголовно все перенесли ковид, обоняние исчезло практически у всех. А те, кто обладал умением саморегулировать иммунопсихические процессы своего организма, как Анзурат и я, его частично сохранили. И от этого очень страдали, слыша все чудовищные запахи 2062 года. К этому надо добавить, что мир стал бесцветным. Просто потому, что цвета все, кроме серого, чёрного, коричневого и белого, запретили. Зато так называемый золотой цвет, или, как говорят судмедэксперты, цвет жёлтого металла, стал главным цветом ОИСОПР.

– Ну, что решили? Уёбываем в прошлое, дядя Андрей? Или остаёмся здесь на педофилов охотиться, как 99 процентов населения? – она улыбнулась, и в глазах её мелькнула чертовщинка.

– Россия без педофила – могучая сила!

– Боремся мы сотню лет.

В дело идут вилы,

Но конца и края нет

Этим педофилам,

– поддержал я свою пациентку. – Да. Я почти решился. Только бы санитары не узнали.

В палату как раз вошёл санитар:

– Всё, хватит болтать. Доктор, пошёл нахуй. Все больные идут в актовый зал. На встречу с писателем, героем, ветера ном трёх войн, восьмидесятисемилетним Евгением Подмазовым. Всё! Я сказал всё! Лежачих на каталках перекатим!

Санитар мрачно посмотрел на меня, и я вышел из палаты и пошёл в актовый зал.

Часть третья

Актовый зал Главной Легендарной Ордена Героического Труда Психиатрической больницы номер 1 имени 26 Московских Санитаров был набит битком. Мест не хватало, и часть пациентов и врачей сидела на каталках лежачих больных.

Евгений Подмазов – легендарный писатель, книги которого были переведены на все языки мира, включая мёртвые, – с удовольствием, подрыгивая то одной то другой ногой, рассказывал, как он одновременно писал правой рукой и стрелял левой.

– Я, блять, как Саша Пушкин и Миша Лермонтов, как Лев Толстой и Эдуард Лимонов. Я, как Эрнест, сука, Хэмингуэй! Но убил я больше, чем они, людей… О, сколько я убил! А написал я сколько!

Евгений всё время, рассказывая о своей творческой и боевой жизни, оглядывался, как будто кто-то стоял за его спиной и целился ему в затылок.

Спустя два часа зажигательного выступления старого мачо на сцену поднялся санитар и, не предупреждая выступающего Легендарного Писателя, отобрал у него микрофон, слегка въехав ему локтем по челюсти так, что тот молча выпал из кресла.