От перемены мест… меняется. Из жизни эмигрантов - Лев Логак

– Царские у вас подарки! – задохнулась Зося. – Мне вон к последнему празднику не ахти что, бутылку вина с коробкой конфет вручили. Завернули как что-то стоящее. Я бумагу сорвала – такое разочарование. На, собака, да не гавкай!

– Скажи спасибо, что такое дают, – рубанула Майя.

– Значит, за работу недоплачивают, – рассерженно посмотрела на неё Зося.

– Лыко да мочало, – раздражённо заглотнула воздух Майя.

– Уши вянут. Скажи лучше, как мама?

– Да неважно, – скукожилась Зося. – Возраст берёт своё.

– А что такое? – поднял бровь Эдуард.

– Голова болит…

– Ну так дай ей болеутоляющее.

– Да уж, придётся…

– Может, ещё скажешь, что денег на лекарство нет? – разозлилась Майя. – Я ведь помню, как твой Люсик как-то выдал, что хорошо быть здоровым и лысым. Мол, тогда не надо тратиться на лечение и на парикмахера.

Зося хмуро сморщила нос:

– Ой, Май, да что это с тобой сегодня? Прямо кипишь вся.

Майя не успела среагировать, потому что родственница вдруг оживилась:

– Ой, Май, какой у вас журнальный столик! Прелесть! Это вы ведь здесь покупали? Я помню – такого в Питере у вас не было. Это очень дорогая вещь, итальянская.

– Ты помнишь всё, что у нас было дома в Питере? – удивлённо подняла брови Майя. – Даже я уже многое подзабыла.

– Конечно, помню, – не осталось и следа от слезливых интонаций у Зоей. – У меня глаз намотанный.

– Феноменально, – опять переглянулись Майя и Эдуард.

– А как не помнить? У вас же много импортного было. И всё красивое! – завистливо качнула головой Зося, пожирая взглядом журнальный столик. – Почём брали?

– Задай вопрос полегче, – пожала плечами Майя.

– Ну как можно не помнить такие вещи? – широко раскрыла глаза неутомимая родственница. – Я вот лично помню всё.

– Ая действительно забыла, – твёрдо и холодно проговорила Майя. – Понравился – и купили. Нет у меня таких способностей, как у тебя. Я вот захожу к кому-нибудь, ничего не запоминаю. Пытай меня потом, как там да что – не скажу.

– А мне мама говорит, что с моей памятью я могла бы выступать в цирке, – победоносно заявила Зося.

Эдуард едко прищурился:

– Ну, тогда ты бы тут у нас точно не устроилась. Или для тебя специально нужно было бы цирк построить.

– Ха, и строить незачем! – ухмыльнулась Зося. – У меня цирк на работе. То перед всеми на задних лапках, как дрессированная собачка. А то сама всех по шерстке глажу, как дрессировщица. А бывает, что и по проволоке хожу. Противно. Но выхода нет. Я себя поедом ела раньше, а сейчас уж перестала.

– Вот и правильно, – серьёзно согласился Эдуард. – Не годится есть изо дня в день одно и то же.

– Ха, прав! – обрадовалась Зося. – Но знаешь, есть себя – отличная диета. Худеется классно.

– Лучше быть толстой! – презрительно ухмыльнулась Майя.

– Лучше-то оно лучше! Но как же себя не есть? Очень я обижена на этого Коварского, – зло раздула ноздри Зося. – Ещё родственник называется! У нас ведь недавно нашу начальницу, заведующую аналитической лабораторией, переманили в конкурирующую фирму. Толковая была баба. Ей там такие блага посулили, что, как её Коварский ни уговаривал, она ушла. Ещё бы. Та фирма – не чета нашей. Так я была уверена, что этот родственничек назначит меня вместо неё. Решила даже не ждать у моря погоды и пошла к нему. Сказала, что горы могу свернуть. Так нет!

Для таких, как Зося, у Эдуарда было короткое определение: мало сомнения и много самомнения. Он едва заметно улыбнулся, вспомнив Пушкинские строчки: «Воды глубокие плавно текут. Люди премудрые тихо живут».

– Так почему же он тебя не хочет назначить на должность? – с деланным сочувствием спросил он Зоею.

– Говорит, что у меня проблема с языком, – разозлилась она. – Естественно. Я не то, что эта Эммка, которая сегодня тоже была у Веры, ну помните эту, жизнерадостную? Мой язык мне нужен, чтобы за зубами его держать, а она его, шлюшка, в ход пускает, как надо.

Эдуард удивился:

– Так что, её заведующей лабораторией ставят?

– Как бы не так! – не было предела Зосиному возмущению. – Нос не дорос! До такого маразума наш Коварский ещё не дожил. Что она из себя представляет? Обычная лаборантка. Толку-то, что у неё диплом инженера! Она как-то раскудахталась, при настроении была, её и понесло, не остановить. И проболталась, что институт заочно заканчивала. За душой-то нет ничего. Вот и избрала правильную тактику – со всеми лапонька, всё с улыбочкой, всем услужить готова. И лесть в ход пускает, где надо. Все её жалеют. Что муж объелся груш, что одна с двумя детьми. А она дело туго знает. Шуры-муры водит с Саймоном, замдиректором нашим. В рот ему глядит. Она за ним как за каменной спиной. Но должности ей не видать как своих ушей! Вот! Не по ней Сенька!

Майя от неожиданности раскрыла рот, а потом, глядя в сторону, тихонько пропела на мотив «У меня есть сердце, а у сердца – песня»:

– У меня есть Сенька, а у Сеньки шапка…

– Вот именно, – согласно кивнула Зося.

Эдуард чуть заметно поморщился:

– Зося, да успокойся ты. Каждый выживает, как может.

– Да я что, против? – брезгливо сощурилась та. – Но пусть эта Эммка сидит тихо. А то такие сцены разыгрывает! Влетит иногда в комнату и трезвонит, что стращает её Саймон, будто дела плохи, денег нет, вот-вот уволит. Так если и стращает, то для виду. И всё поёт, что на работе из последних сил выбивается, а он недоволен, до слёз её доводит. Из сил она выбивается! Тьфу! – негодующе сплюнула Зося. – Это я вон как белка в колесе, целый день на ногах, от прибора к прибору, как заведённая. Ступни гудят, пятки шуршавые стали.

Эдик с Майей оторопели, но Зося так вошла в раж, что и не заметила этого, а продолжала возмущённо живописать особое положение Эммы.