От перемены мест… меняется. Из жизни эмигрантов - Лев Логак

А приехав, они испытали необыкновенное облегчение оттого, что без проблем выпутались из этой леденящей душу истории с квартирами и сосредоточились на том, чтобы утвердиться в новой жизни. Поскольку Гале с Владимиром это удалось, они вскоре приобрели жильё в доме, где сейчас и проживали и где достаточно много соседей были их единоземцами, и в их числе Вера и скончавшийся её муж Пётр.

С Петром Владимир ранее знаком не был, и сошлись они уже здесь на почве какой-то общей поломки в доме. Они расположились друг к другу, ибо были личностями незаурядными и, как оказалось, имели множество общих интересов. Они иногда наведывались друг к другу. Пётр из гордости никогда не распространялся о своих проблемах, и Владимир о них и не догадывался, так как не обладал особой проницательностью. Так бывает, что талантливые в профессиональной сфере люди оказываются во многих жизненных ситуациях достаточно беспомощными и недальновидными. Скорее всего, причина тут кроется в том, что внутренние резервы таких людей почти полностью тратятся на реализацию их творческой предопределённости.

Галя с Владимиром не сблизились за эти годы почти ни с кем из жильцов их дома. Вот только Шурочка с одного из верхних этажей иногда бесцеремонно наведывалась к Гале, собственно равно как и ко многим другим соседям. Да ещё и Белла, врач-терапевт, сошлась с Галей и тоже изредка заглядывала к ней. Вообще же, когда Галя с Владимиром иногда встречались в подъезде или в лифте с другими жильцами, например с Диной и её мужем Леонидом, они вежливо здоровались с ними или коротко перебрасывались ничего не значащими фразами, при этом подчас даже не зная их имён. Такое вот в наше время происходит среди соседствующей учтивой интеллигенции! Да сейчас, собственно, это уже и не имело никакого значения, так как Галя и Владимир купили строящийся коттедж и в скором времени должны были покинуть этот дом.

А квартира, в которой они сейчас проживали, была большая, со вкусом обставленная мебелью, приобретённой уже здесь, в стиле, который был принят у «аборигенов».

Конечно же, они, как и подавляющее большинство покинувших Россию в те годы массового исхода, тоже отправили багаж, потратив на это уйму сил и денег. Собственно, деньги тогда и извести-то не на что было. Приобрести можно было всё только по бешеным ценам у спекулянтов. Обменять рубли на доллары было невозможно. Так что основная проблема была отыскать блат для изготовления багажных ящиков с чудовищной переплатой.

Как правило, люди, решившиеся лишиться советского гражданства, отправляли в этих самых ящиках стандартный «джентльменский» набор вещей, которые считались совершенно необходимыми и дефицитными за границей. В Союзе же тогда миф ходил, что с собой надо тащить всё: и зубные щётки, и очки от солнца, и чуть ли не туалетную бумагу и презервативы. Не говоря уж о крупных вещах. Ведь всё это «там» было якобы жутко дорогущее. Тронуться в путь без мебели – значило спать на полу. А уж без ковров – так совсем труба. Упаковывали, конечно, и то, что объективно бросать не стоило. И не только потому, что доставалось всё это в Союзе с большим трудом. А потому, что и «там» это ценилось. Например, хорошего качества столовые сервизы, серебряные и мельхиоровые предметы сервировки стола. Конечно же, и постельное бельё было необходимо, и носильные вещи. Не разбежишься ведь на первых порах всё это приобретать. А уж о шубах и дублёнках вообще двух мнений не было. Однозначно – везти! А при этом надо было ещё и ломать голову, каким предметам отдать предпочтение. Ведь были установлены ограничения по числу багажных ящиков и по их весу. Истинные интеллигенты загружали в них книги – как самое большое достояние. И почти у каждого в багаже почётное место занимали граммофонные пластинки. А Владимир упаковал ещё и пишущие машинки – тяжеленную электрическую «Оливетти» и портативную «Эрику», которые в России интенсивно использовал в своей научной работе, хорошо владея машинописью, и которые здесь, естественно, оказались ненужными по причине повсеместной компьютеризации.

Кстати, практически сразу предприимчивые личности пооткрывали в эмиграции магазины русской книги, приносившие им в первые годы вполне приличный доход. Здесь желающие могли приобрести и книги, и пластинки, которые в Союзе можно было «достать» только по блату. Тут же и кое-какой антиквариат выставлялся.

А потом, по мере того, как эмиграционный шторм стал утихать, а старшее поколение переселившихся из Союза стало переселяться далее, в лучший из миров, эти книги и пластинки стали падать в цене. И магазины эти стали расширять свой ассортимент за счёт музыкальных компакт-дисков, китча и вообще всего того, что прибыло из Союза в тех самых многочисленных деревянных ящиках. А забегая вперёд, следует упомянуть и о том, что ещё позднее число этих торговых точек начало резко сокращаться, и наконец нередко книжное и граммофонное достояние можно было обозревать на помойках, куда их сносили за отсутствием к ним интереса и за невозможностью реализовать, отпрыски этих самых «переселившихся» стариков.

Бывало, что получатели багажа обнаруживали отсутствие в нём ряда ценных вещей. А у Гали с Владимиром ничего вот не пропало. Для Владимира же самым главным было то, что благополучно прибыли его книги по специальности.

От содержимого багажа у них со временем остались только часть постельного белья, картины, пластинки, книги и посуда. Кстати, проигрыватель для пластинок и запасные иглы к нему они приобрели уже здесь в какой-то ремонтной мастерской, хозяин которой предусмотрительно сохранил несколько экземпляров этой архаики для прибывающих из Союза. От ковров и другой советской атрибутики они постепенно освободились, и вовсе не потому, что они её стеснялись, а потому что то, что они имели возможность здесь приобрести, больше отвечало их эстетическим запросам.

Они очень жалели, что не заполнили большую часть ящиков книгами, как им перед отъездом советовали сделать бывалые люди, поездившие по миру. Ведь у них была достаточно обширная и целенаправленно собранная библиотека, скомплектовать которую в Союзе было совсем не просто.

Галя вдруг вздрогнула, встрепенулась. Ведь совсем скоро должен был вернуться с работы муж, Владимир. Ей непременно нужно было мобилизоваться, взять себя в руки, стряхнуть с себя хандру и обеспокоенность, вызванные сообщением Валерии. Она тяжело вздохнула, через не хочу поднялась, прошла в спальню, открыла гардероб и застыла перед ним. Настроения наряжаться не было, но, пересилив себя, она выбрала серую юбку-брюки, гипюровую блузку идущего ей голубого цвета, тёмно-синие замшевые туфли на средней высоты каблуке и облачилась во всё это. Взглянула на себя в зеркало, поправила причёску и прошла на кухню. Она подумала о том, что хорошо вот, что Валерия позвонила до того, как она уже почти всё приготовила. Иначе, после всего, что она услышала, у неё просто не оказалось бы сил заниматься этим. А она по случаю Жемчужной свадьбы наготовила сюрпризом для мужа всякого вкусного. Любимое его блюдо, жаркое, уже ждало отправки в духовку, салаты нарезаны, пирог испечён. Галя решила преподнести мужу ещё и холодец. И он уже был в холодильнике. А холодец у Гали был фирменный. Фирменность же заключалась в том, что она неукоснительно следовала принципам, считавшимся основополагающими у её бабушки и мамы. Ни в коем случае не допускалось использование желатина. В ход шли только говяжьи ножки, всегда тщательно и придирчиво выбиравшиеся на рынке. Бульон после их вываривания тщательно фильтровался. Мясо от ног не использовалось, так что в холодце никогда не попадались куски кожи с волосками. Бульон заполнялся дорогим говяжьим варёным мясом, которое разрывалось на волокнистые кусочки вручную. У всех их родственников холодец был всегда жилистый, с ошмётками этой самой волосистой кожи, так что Владимир не то чтобы есть – смотреть на него не мог.