Красная река, зеленый дракон - Михаил Кормин

– Как обычно, тридцать дней. Это точно не уголовка, обычное административное. Ответишь и дальше сам знаешь. По остальному тоже.

– Да, Дмитрий Юрьевич. На неделе к цыганам поеду опять. Так и катаемся к ним, а толку никакого.

– Завтра поедешь, или сегодня.

Константин вышел из кабинета. Прошел за свой стол, положил заявление в общую папку, стоявшую в шкафу за спиной, сделал пометку в ежедневнике и, на всякий случай захватив с собой ксерокопию, сделанную еще вчера, вышел из отделения.

Ольшанского опять не было на месте. В дверях Костю встретила Света:

– Ну что?

– Ну, все это мне передал.

– Я же говорила тебе, что теперь так и сделает. У Ольшанского вообще отпуск с послезавтра на неделю, так что смотри.

– Смотрю… Ладно, поеду уже, а то опять орать начнет, если увидит.

– Давай. На обед брать тебе что-нибудь? А то мы в «Максиму» пойдем все.

– Не, сегодня так где-нибудь. Еще в Карташевку ехать придется, походу.

– Ладно, давай.

Пользоваться личным транспортом Дмитрий Юрьевич не разрешал. Поэтому, сев в служебную «Тойоту», Костя направился по месту нахождения заявителя.

Сиверский медленно просыпался от сана. Дожди, лившие почти неделю, наконец-то закончились. Ярко-синее осеннее небо было ясным. Ехать до пионерлагеря от отделения было от силы минуты три, и можно было бы даже дойти пешком. Но все-таки машина пригодится, если к вечеру нужно будет отправляться в деревни. За окнами тянулись ряды коричневых дощатых заборов, одноэтажные кирпичные дома, березы и ели. Листва на деревьях почти облетела. Наверное, сегодня последний теплый день. Или один из последних. В прозрачности осенней прохлады чувствовались первые заморозки. Оставив машину у шлагбаума, Костя направился по асфальтовой дорожке к административному корпусу – двухэтажному зданию с зеленой крышей. Изо рта шел пар.

Внутри было пусто. Гулкие длинные коридоры, выкрашенные бежевым стены и пластиковые окна. Косые лучи низкого осеннего солнца пробиваются через уже покрывающиеся пылью стекла. Все смены закончены, в лагере никого нет. Если бы Кувшинина не пришла в тот день на территорию, совершенно случайно, как она сама говорила, забыв документы на проходной, то о произошедшем вообще бы никто не узнал до весны. Однако, в тот день заведующая по хозяйственной части все-таки оказалась в лагере. И теперь ждала Костю у себя. В маленьком кабинете у лестницы на второй этаж, в самом конце коридора. Дверь которого была приоткрыта.

– Константин Васильевич, спасибо что зашли, я думала от вас не придет никто.

Молодой человек с темными волосами и аккуратным тонким лицом привычно улыбнулся, стоя в дверном проеме:

– Ну как же, нам ведь в любом случае нужно отреагировать. Вы мне звонили, руководство лично поручение дало. Учреждение детское, сами понимаете, важно. Но конечно, что-то сделать будет не просто сразу.

– Да я понимаю. Но нам ведь тоже надо сообщать. Директор очень, скажу так, наряжено отнеслась. Это ведь для нас объект важный очень. Может, чаю?

– Конечно. Только давайте сначала осмотрим все, я зафиксирую, а потом уже чай. А то мне сегодня еще ехать, – хотя, в глубине души Костя надеялся, что Кувшинина забудет про чай, так как снова выслушивать от нее истории обо всем, происходящем в лагере в эти смены, ему не хотелось.

– Хорошо, да. Мне все равно чайник сверху приносить надо, – после этих слов заведующая по хозяйственной части засеменила белым пятном в желтоватом полумраке коридора перед участковым, ведя его к пожарному выходу – туда, откуда ближе всего было идти к месту преступления.

Территория лагеря была пуста так же, как и административный корпус. Шаги идущих по серой асфальтированной дорожке гулким эхом отдаются среди пустого, полуоблетевшего леса. Дорожка вела вниз, к оврагу, отделенному от проезжей части забором. Костя не знал, откуда у Кувшининой номер его телефона. Возможно, кто-то из знакомых сообщил ей, что новый участковый берется почти за все дела. Позавчера, уже вечером, она позвонила, и долго рассказывала о случившемся. Так оно и бывает: новый человек в поселке становится тем, к кому присматриваются особенно внимательно. И беспокоят по любому удобному поводу. Конечно, если рассуждать здраво, то ей нужно было отказать. Однако сам факт того, что кто-то обращается именно к нему лично заставил Константина «среагировать», как говорил Дмитрий Юрьевич. Репутация, в этом, собственно, и было сейчас все дело. А помимо нее еще и в том, что Косте нравилась его работа. И теперь он пробирался через покрытые холодной росой крапивные заросли к камню, про который рассказывала ему Кувшинина тем вечером.

Камень, «наш Лунный камень», как говорила тогда Кувшинина, почти кричавшая в телефонную трубку, был изуродован. Огромная гранитная глыба, лежавшая в овраге, еще с начала прошлого века считавшаяся символом не только лагеря, но и всей дачной местности на этом берегу Оредежа. Когда-то этот камень называли просто «Большим», но со временем его переименовали в Лунный. Кувшинина утверждала, что про него написано даже в уставе лагеря (интересно, где), и археологи, в свое время изучавшие этот обломок древней скалы, однозначно признали, что когда-то он служил язычникам в качестве жертвенного алтаря. «Понимаете, он же огромный, далеко видно, мы детям рассказываем – историю когда рассказываем, и о поселке, и вообще, а тут такое». Почему Лунный? Кувшинина не знала. Не знал, на самом деле, никто. Когда-то краеведы писали, что это просто измененное название от «валунного». А жители окрестных улиц, еще до Революции, говорили, что он настолько большой, что закрывает ночами Луну. Вот и все существовавшие объяснения. Кувшинина в своем вечернем разговоре напирала именно на то, что камень это памятник. А случившееся это акт вандализма. Хотя, никаким памятником камень никогда не был. Костя это проверил.

Спуск в овраг был узкой тропинкой, петлявшей между зарослями молодого ивняка. Поворот, другой, и вот – оба участковый и Кувшинина уже стоят у Лунного камня, большой глыбы темно-бежевого цвета. Земля вокруг утоптана, и видно, что люди приходят сюда часто. Солнечный свет отбрасывает полупрозрачные тени от растущих рядом елок и молодых берез на поверхность валуна, покрытую мхом. И на легком ветру ветви деревьев шевелятся. Вторя им, извиваются и тени, пляшущие на зеленом мху камня.

– Вот, Константин Васильевич, смотрите. Что ж за люди-то сделали? И на самом видном месте, почти на верхушке. Это ж и с улицы видать, и со стороны, где дети ходят.