Заблуждение - Максим Павченко

Итак, человек, чьи шаги мы слышали, уже открывал лестничную дверь. Вероятность, что сейчас появится кто-то из пары Барнштейн-Чивер, была очень велика. Вот ещё секунда…

Но, к счастью, всё обошлось. Дверь открылась, – и перед нами предстала завуч по творческой работе – Щепкина Дарья Алексеевна. Читатель должен знать, что это добрейшей души человек, очень тонкая, творческая натура. Она всегда умела организовать концерт, конкурс, выставку, спектакль или дискотеку в нашей школе – разумеется, только тогда, когда ей это поручали, – и это у неё неизменно получалось очень хорошо, если не сказать больше, – блестяще! Она словно всегда знала, чего хочет нынешняя молодёжь, что интересно современному поколению, и подстраивала эти вкусы под любое мероприятие, хотя самой ей было уже, наверно, за пятьдесят лет. Компания – надо отметить – очень любила и уважала Дарью Алексеевну. Оттого и неудивительно, что, увидев Щепкину, мы все сразу успокоились, обрадовались и встретили её самыми дружелюбными приветствиями.

– А мы вас давно не видели, – пожаловалась Люба.

– Да я в отпуск уезжала – и только вчера приехала. А вы опять гуляете, молодёжь. Небось, снова в столовой были? – иронично и с пониманием заметила она. – Костя! И ты здесь! – радостно крикнула Дарья Алексеевна и кинулась навстречу Косте для самых крепких объятий.

Тут я должен отметить, что Костю Дарья Алексеевна особенно любила. Она знала, что он – такая же творческая натура, как и она. Впрочем, то же можно было сказать и про Лёшу, которого она и так всегда уважала и отмечала.

– Кстати, как обстоят дела с номером? – спросила вдруг Дарья Алексеевна.

– С каким номером? – спросили мы.

– Ну как же! Номер ко дню учителя, 5 октября. Нужен от каждого класса, а тем более – от вас! Уже немного осталось… Неужто вы забыли?

– Да нет, мы помним, – сказал Костя. – Но ведь ещё целая неделя впереди! Всё успеем! К тому же, праздник выпадает на воскресенье, не так ли?

– Да это не страшно, справим в субботу, – сказала Дарья Алексеевна. – Но мне важно, чтобы у вас был номер. В четверг – пробный просмотр.

– Хорошо, мы всё сделаем, – заверил её Костя. – Как обычно, всё будет круто, – сказал он, показав соответствующий жест.

– Я в этом не сомневаюсь, – ответила Дарья Алексеевна, бодро улыбнувшись. – Ладно, бегите на урок.

Мы уже было тронулись, но в это время Дарья Алексеевна подозвала к себе Костю и Лёшу, желая, видимо, обсудить с ними некоторые планы праздника. Оставшиеся, в том числе и я, решили подождать их перед дверью, открывавшейся на третий этаж. Через три минуты Костя с Лёшей снова примкнули к нам, – и мы сразу выяснили, что, оказывается, Дарья Алексеевна попросила Костю что-нибудь сбацать на гитаре на концерте, и что они некоторое время обсуждали, что бы именно он мог сыграть; Лёшу же она попросила написать какой-нибудь стих, посвящённый празднику, дабы он смог его прочитать перед всеми аккурат при открытии концерта. Лёша охотно согласился, сказав, что по такому поводу к нему на неделе обязательно придёт вдохновение – и тогда он сочинит лучший стих на свете! Затем Дарья Алексеевна ещё раз напомнила Косте и Лёше про номер и пообещала, что поговорит на эту тему с Долгановым. Тут она, конечно, собиралась поступить очень грамотно, ибо хорошо знала нашего физрука, а, следовательно, и понимала, что нам активизировать его вряд ли удастся.

Итак, мы оказались на третьем этаже. В класс Фёдоровой заходить по-прежнему не хотелось, и Лёша предложил нам поглядеть на картины, что только вчера повесила на стене Дарья Алексеевна (очевидно, некоторые она привезла из отпуска). Мы с радостью поддержали эту идею.

На картинах были изображены, в основном, пейзажи. Но встречались и батальные сцены, и морские просторы, и портреты известных личностей. Рядом с ними висела деревянная табличка, уверявшая, что их авторы – прославленные художники, некоторые произведения которых можно увидеть, например, в «Эрарте» [13 - Музей современного искусства].

В картины мы вглядывались очень внимательно, пытаясь понять весь тот глубокий смысл, который в них заложили художники. Особенно скрупулёзно вглядывался Саня. Его лицо в такой момент выражало собой как одухотворённость – неотъемлемую составляющую диалога с искусством, – так и глубокий анализ, свойственный всем субъектам практически любого вида познания. Картин всего было девятнадцать, и для того, чтобы досконально осмыслить каждую из них, нам требовались определённое время и соответствующий духовный настрой. Но проницательность, помноженная на восхищение, и начальная духовная осведомлённость, помогли нам достаточно глубоко проанализировать увиденное. Мы словно связались с мыслями художников, создававших эти картины…

Процесс духовного насыщения был закончен, и мы подошли-таки к кабинету литературы. Опоздание было уже довольно большим, и мы все – Костя, Саня, Люба, Карина, Миша, Женя, Даша, Вика, Лёша, Арман и я – прекрасно понимали, что Фёдорова, увидев нас, начнёт рвать и метать – по крайней мере, на 90 % мы были в этом уверены. Тем не менее, такого страха, как если бы мы шли к Бандзарту или Чивер, или – ещё хуже – к Барнштейн (правда, по счастью, мы к ней не ходим), у нас не было. Но кто-то должен был шагнуть первым, и этим кто-то не мог быть некто другой, кроме Кости. Самое интересное, что никто, даже Таганов, ещё не озвучил на пробу хоть сколько-нибудь правдоподобную отмазку. При этом, вешать Фёдоровой лапшу на уши вроде бы тоже никто не собирался, ибо уровень нашей общей наглости и так уже давно превысил допустимый предел. Ведь согласитесь, что опоздание на десять минут при общей продолжительности урока в сорок пять минут – это по меньшей мере крайнее неуважение к преподу, и мы, как ни странно, это хорошо осознавали. Поэтому совершенно ни к чему было заходить за край. С другой стороны, сказать Фёдоровой, что «мы просто ели, оттого и опоздали», было бы глупо. Во-первых, для этого была перемена, причём самая продолжительная – аж двадцать минут, а, во-вторых, прошло уж слишком много времени после неё. Неужто мы все тридцать минут ели? Ну, допустим, что полвремени ели, а затем смаковали – типа радовались послевкусию, делились впечатлениями о еде, как это когда-то было в пиццерии, и т. п. Но это ещё глупее.

Был вариант сказать, что нас задержала Дарья Алексеевна, – мол, «объясняла нам сценарий дня учителя, мы долго спорили, не могли прийти к консенсусу – вот и вышло такое громадное опоздание», но … тут на нас нападала совесть. Всё-таки Дарья Алексеевна была любима всеми, а потому подставлять и вмешивать её во всю эту хреновину никому не хотелось. Вот если бы нас задержала Гареева или Никанорова…