Загадки Красного сфинкса - Татьяна Яшина

Жутковатое, наверное, зрелище представляла наша карета – несущаяся сквозь страну, пряча в своих недрах самого могущественного человека во Франции, притихшей в ожидании арестов и казней…

– За эту поездку ваше высокопреосвященство приобрел верных союзников, – елейно начал какой-то очередной временный спутник на исходе нашего путешествия.

– Его высокопреосвященство за эту поездку приобрел геморрой величиной с Папскую область! – отрезал Ришелье. – А дураков у нас на два века припасено, – он не уставал поражаться, насколько дерзость покушения не соответствовала нелепости исполнения.

Скоро должен был показаться Париж, когда мсье Арман наконец-то заснул: не забыв сложить и убрать бумаги в бювар, только вот перо уже само выпало из его тонких пальцев, за последние два дня, кажется, еще более истончившихся, как и его лицо, на котором, несмотря на выступившие скулы и общую изможденность, сейчас гуляла победная усмешка. Я боялся шевельнуться и молил Господа о ровной дороге и чтоб Париж подольше не начинался: Монсеньер велел сразу доставить его в Лувр.

Так что нормально пообедать и выспаться он смог только на пятые сутки. Конечно, он заболел.

Глава 10. Награда

– Скорее ванну, Люсьен! – мэтр Шико был не на шутку обеспокоен – кардинал вышел из кареты сам, но рухнул бы без поддержки, не дойдя до кровати. Монсеньер что-то неразборчиво говорил, сдирая с себя воротник и усыпанный рубинами наперсный крест на голубой ленте. Тяжелый крест соскользнул с покрывала, я нагнулся сразу же поднять его, выпрямившись, я увидел мэтра Шико, который склонился над Монсеньером, ловя его руку и считая пульс.

– Ох, сейчас начнется припадок. Ванну, как можно скорее!

Какое счастье, что мы были на вилле Флери – доме, наиболее любимом его высокопреосвященством и наиболее приспособленном для его потребностей. Стоящая на высоком берегу вилла была прекрасно освещена почти целый день, и поэтому спальня Монсеньера была расположена на первом этаже, хотя во всех других резиденциях он предпочитал спать и работать повыше – чтобы побольше было солнечного света. Спальня на первом этаже имела еще одно важное преимущество – кардиналу не надо было спускаться и подниматься по холодной лестнице, когда он хотел помыться. Монсеньер был чистоплотен, как кошка, и мылся бы, наверное, каждый Божий день, если б этому не препятствовали слабое здоровье и постоянные разъезды.

Так что на вилле было удобно оборудована комната для мытья: с большим очагом, всегда жарко натопленным, и с большим котлом, позволявшим нагреть десять буассо зараз.

Каменный пол и слив позволяли не развести сырость и плесень. Слив невозможно оборудовать на втором этаже, поэтому в других резиденциях Монсеньера приходилось мириться либо с сыростью, неизбежно возникающей от воды на паркете, либо с перемещением по холодной лестнице. Я лично стоял насмерть против холода, особенно если Монсеньер велел еще и мыть себе голову – да пусть этот паркет хоть сгниет! Но когда спальня была единственным отапливаемым помещением на этаже, то волей-неволей приходилось мириться и с лестницей – нельзя же разводить сырость там, где Монсеньер будет спать!

Словом, комната для мытья на вилле Флери была особо ценимой роскошью. Это, конечно, были не мраморные ванные Лувра, где, говорят, был даже водопровод, но тоже очень даже хорошо.

У нас водопровода не было, но был колодец, и мэтр Шико завел порядок, чтобы в большом котле всегда была теплая вода.

Большая обрезанная по пояс дубовая бочка стояла перед очагом, тут же располагался длинный стол с мылом, бальзамами и притираньями в стеклянных бутылочках. Возле камина стояла также вешалка с перекладинами, на которых грелись полотенца и простыни для обтирания.

Говорили, что наш возлюбленный король Людовик любит принимать ванну с лепестками роз, но Монсеньер довольствовался травяными настоями по рецептам мэтра Шико. Обычно лекарь выдавал мне готовый и процеженный настой в большом кувшине с крышкой, но сегодня пришел сам, чтобы мне помочь.

Бочка была полна, так что я осторожно раздел Монсеньера, оставив только рубашку, и подхватив его под руки, мы с медиком усадили мсье Армана в воду, которую я еще в последний раз проверил, опустив в воду локоть, как учила меня матушка. Теплая, но не горячая.

Кардинал откинул голову на край бочки, и судороги на его лице пошли на убыль. Мэтр Шико осторожно вылил в воду травяной настой, окрасивший белое полотно рубахи Монсеньера в желто-зеленый зловещий оттенок. Из-за этих отваров прачки брали с нас двойную цену: вернуть белизну белью, особенно тонкому батистовому, после купания в травах было нелегко.

– Кровь-то мы все знаем, как отмывать, а вот эту череду да лебеду – ну все руки стерла! Уж я и мыльным корнем, и золой, и щелоком! – жаловалась старая Марселина, показывая мне свои разбухшие от постоянной сырости, разъеденные щелочью, стертые руки. Деньги деньгами, но ведь новые руки не купишь. После моего рассказа мэтр Шико о чем-то посовещался с прачкой, и Марселина ушла довольная, унося заживляющую мазь для рук и какое-то снадобье для отбеливания, в придачу к двойному жалованью.

Никто этому не удивился, Монсеньер подчеркнуто бережно относился к нуждам тех, кто составлял его ближний круг, независимо от сословия и рода деятельности людей. Я вспомнил слова моего батюшки в последний вечер перед моим отъездом, сказанные мне один на один: «У меня есть жена, и пусть весь мир плюет мне в лицо – если меня любит моя Бернадетта – я утрусь, скажу спасибо, что плюнули, а не побили, и заживу дальше. Когда у человека есть семья, Люсьен, ему не страшен и весь мир. Без семьи человек беззащитен. Или если в семье нелады. Вот короля Анри весь народ прямо обожал – спасло это его? – Но у кардинала не может быть жены. – Жены – нет, а семья может быть у всех, Люсьен».

Я добавил горячей воды, чтобы мсье Арман не замерз, потом вымыл ему волосы, попросив мэтра Шико придержать затылок, потому что кардинал, казалось, заснул. Он вообще вполне мог заснуть в горячей воде, но, к сожалению, это не могло стать панацеей от бессонницы: он просыпался либо от холода, когда вода остывала, к тому же рискуя простудиться, либо оттого, что я подливал горячую воду, как бы осторожно я ни пытался это сделать. Тем не менее, даже короткий сон был ему на пользу, так что мытье он любил не зря.

Лицо мсье Армана разгладилось, судороги прекратились, прошел где-то час, когда он открыл глаза и попросил вытираться. Я снял с вешалки нагретую простыню и ждал, пока он спустит с плеч мокрую рубаху, с тем чтобы встать из воды и сразу же попасть в простыню, которую я быстро замотал вокруг его стана. На голову ему я немедленно набросил полотенце, и стал сушить волосы Монсеньера, усадив на стул возле камина и подав нагретые туфли.