Загадки Красного сфинкса - Татьяна Яшина

Я искал губами пульс, наслаждаясь мраморной гладкостью, белизной и нежностью кожи, спускаясь поцелуями к локтю, поднимаясь опять к ладони и легко касаясь каждого пальца. Сколько поцелуев поместится между кончиком указательного пальца и бьющейся жилкой на запястье? Я считал, сбивался со счета и начинал опять, забыв обо всем, кроме теплого мрамора под моими губами.

Пока не услышал тихое «Люсьен» и не увидел глаза Монсеньера – со зрачками во всю радужку, темные и влекущие.

Я ждал. Он отнял свою руку, чтобы опереться и нависнуть надо мной, как горгулья Нотр-Дама, вытянуть шею и прикоснуться своим ртом к моим губам. На этот раз. Губы горячие, твердые и горьковатые. Я знал, откуда эта горечь. Это знание что-то сломало во мне, лопнул какой-то канат, державший меня на этой стороне, где слова и понятия «Приличия», «Положение», «Грех», «Страх» и «Стыд» имели смысл.

Я перестал быть человеком. Я стал зверем.

Я ничего не помню о той ночи. Как будто обморок не предшествовал, а завершал ее, унеся все воспоминания. Только плечи Монсеньера, блестевшие в свете свечей. Все. Больше я, как ни старался потом, не мог вспомнить ничего.

Проснулся я у себя в каморке. Кажется, было уже около шести утра, судя по рассеянному серому свету, в котором внезапно выросла тонкая фигура.

– Люсьен, – присаживаясь на край моей постели, тихо и твердо произнес кардинал. – Я хочу предложить следующее развитие событий: все будет по-прежнему.

– Да, Монсеньер.

– Я не договорил. Мальчик мой, когда я обращусь к тебе на «вы» – то мы можем взаимодействовать по-новому, если ты захочешь, конечно.

– Ясно. Пароль – «вы». Отзыв?

Тут его глаза сверкнули в полутьме в довольной, хищной усмешке.

– Меня зовут Арман, – бросил он, стремительно покидая комнату.

Глава 14. Кинжал и конь

Утро принесло немало сюрпризов. Как всегда вскочив на звон колокольчика, я поспешил в спальню Монсеньера, лишь ломота во всем теле заставила меня осознать, какие изменения произошли вчера в моей жизни. Решив, что сейчас для всего этого не время, я привычно вспоминал, четный или нечетный сегодня день, предстоит мне брить мсье Армана или нет, почечный сбор или ромашку предстоит заварить.

Так было легче, словно я спрятался за привычными обязанностями как за стеной, за которой бушевала буря.

Первая неожиданность поджидала меня в лице мэтра Шико, стоявшего у постели Монсеньера и считавшего ему пульс. Глаза медика так и вцепились мне в лицо, а я с тревогой смотрел на Монсеньера – лицо его было бледным, но умиротворенным, и глаза глядели на меня ласково. Смягченный моим беспокойством, мэтр Шико продолжил разговор, начатый в мое отсутствие:

– Ваше высокопреосвященство, как медик, я не могу не испытывать тревоги за ваше здоровье. Вы аннулировали результат многолетнего лечения, я купировал острые симптомы, но отложенные последствия могут быть весьма опасны. Я категорически не рекомендую вам повторения в такой форме, ваше преосвященство, мной движет исключительно забота о вашем самочувствии.

– Мое самочувствие превосходно, спасибо за заботу, мэтр Шико. Люсьен, – обратился ко мне мсье Арман и шевельнул рукой, отнимая ее у мэтра Шико и протягивая мне для поцелуя.

– Доброе утро, монсеньер, – пробормотал я и склонился на одно колено, целуя перстень. Слегка согнутый указательный палец мимолетно скользнул по моей щеке, подарив ласкающее прикосновение нежной кожи – словно вовлекая в заговор. Этот жест, невидимый и неявный никому, кроме меня, стал его подарком, напоминанием о той тайне, что существовала между нами, – зачастую единственным на месяцы, но ежедневным. Я чувствовал себя осененным двойным покровительством – Отца нашего небесного и Армана дю Плесси де Ришелье. Может быть, это кощунство, но мне было уютно и хорошо под таким удвоенным заступничеством.

– Здравствуйте, мэтр Шико, – поклонился я.

– Доброе утро, – ответил тот голосом человека, который отчаялся добиться понимания. – Я оставлю вот эту микстуру – десять капель на стакан воды три раза в день. Кроме всего прочего, – обратился он к кардиналу.

– Сегодня я беру чашу из рук Асклепия, а не Ганимеда, – примирительно заметил мсье Арман.

– И сегодня, и завтра, и много недель подряд, – воскликнул мэтр Шико, дернув головой в приступе укоризны.

Потом утро покатилось своим чередом – ровно до визита Жюссака.

– Монсеньер.

– Измените Люсьену Лорану статус на особо приближенный. Впредь до особых распоряжений.

– Да, Монсеньер, – склонился Жюссак в глубоком поклоне.

– Я сожалею о вашей потере, – добавил мсье Арман, отчего Жюссак как будто удивился, смутился и испугался одновременно.

– Монсеньер…

– Ступайте. И введите в курс дела мсье Лорана. Люсьен, ступай, до обеда ты свободен.

Мы вышли из покоев кардинала, я шел следом за начальником охраны и наблюдал, как краснота медленно поднимается по его шее. Он поманил меня в свой кабинет, запер дверь, глянул за окно и зачем-то заглянул внутрь большого дубового гардероба, в котором хранил оружие.

Лицо его было совсем красным, когда он обратился ко мне:

– Люсьен, ты теперь должен жить немного по-другому.

– Да, монсеньер.

– Садись, – он кивнул на стул, а сам устроился на столе, задумчиво царапая темную древесину острой шпорой. – Ты теперь не просто слуга, а особо ценная для Монсеньера персона. Поэтому отныне ты тоже будешь под наблюдением и охраной. Я должен знать – где ты, в любое время дня и ночи.

– Да, монсеньер.

– И будь готов выходить с охраной. Я выделю человека, он будет тебя сопровождать.

– Как-то непривычно.

– Ты будешь выглядеть, как личный слуга с лакеем в помощниках, мало ли какие дела у тебя могут быть. Он не будет обвешиваться оружием напоказ, когда будет следовать за тобой, но оно у него будет. Да и тебе не помешает. У тебя есть кинжал?

– Нет, монсеньер.

Он встал со стола, долго копался в гардеробе и наконец подал мне маленький стилет и к нему ножны из твердой кожи.

– Мелкий мерзавец, но спасти может, если знать, как им пользоваться.

Следующие четверть часа Жюссак учил меня бить в яремную жилу – спереди, сбоку и сзади.

– Хорошо, – одобрил он наконец. – Ножны спрячь в рубахе.