Загадки Красного сфинкса - Татьяна Яшина

– Как?

– У ворота. Чтоб быстро достать. Придется пришить потайной карман на все твои рубашки, смотри, – он вынул из сундука чистую рубаху и показал в обтачке ворота пристроченную сверху вторую полоску канта.

– Вот, гляди, – расстегнув одну пуговицу на камзоле, он отогнул ворот своей сорочки и наклонился ко мне, обдав запахом свежего пота. Я увидел крошечный кинжал, вместе с ножнами плотно сидевший в потайном кармане на груди. – Надо тебя стрелять научить, вот что.

– Зачем?

– Ну а вдруг что. Ты ведь можешь оказаться последним щитом Монсеньера. Глупо иметь под рукой пистолет и не уметь выстрелить. Хотя, – он усмехнулся, – если рукоятью в лоб заедешь – тоже сгодится. А верхом ты ездить умеешь?

– Да, немного, – мой брат Ансельм, кроме соколиной охоты, научил меня держаться в седле даже на галопе, хотя я не видел в этом ничего сложного и лошадей не боялся.

– Монсеньер велел дать тебе коня.

Пока мы шли на конюшню, я радовался: вот они, несметные блага, которыми, по слухам, осыпают фаворитов их покровители! Лучшие скакуны, драгоценности, шелка и бархат… Деньги и титул! Титул, который можно передать по наследству…

Кому я собрался передать по наследству титул, я не успел придумать, потому что Жюссак, кивнув конюху и спросив, где Криспин, подвел меня к деннику и показал небольшого гнедого жеребчика.

Видимо, я ожидал увидеть более помпезный дар – не знаю, в пурпурной попоне или с серебряными подковами, – но Жюссак ткнул меня в плечо со словами:

– Да хороший конек, выносливый и послушный. Трехлетка. Седлай – увидишь.

Я шагнул в стойло и погладил мягкие черные губы коня. Он смотрел на меня большими карими глазами, доверчиво и чуть застенчиво. Я осторожно потрогал длинные толстые волоски на его морде, жалея, что мне нечем угостить нового друга. Жюссак вынул из-за обшлага яблоко и протянул мне. Я положил яблоко на твердую ладонь с отогнутыми назад пальцами – чтоб конек случайно не схватил зубами – и пакт о сотрудничестве был подписан.

Жюссак одобрительно наблюдал за мной, пока я седлал коня, проверил, как затянул подпругу, как вложил в губы трензель, конюх подвел ему оседланного Аттилу – крупного серого жеребца, и мы отправились промять лошадей.

Начав прогулку шагом, вскоре мы перешли в рысь, а потом и в галоп. Перемахнув невысокую изгородь, Жюссак подождал, пока мы с Криспином последуем его примеру, и после удачного штурма его ухмылка стала широка как никогда.

– Молодец, парень! В седле держишься – как цыган или как Рошфор! – он хлопнул меня по плечу, подъехав вплотную.

Я задал вопрос, не дававший мне покоя:

– О каких ваших потерях сожалеет Монсеньер?

Жюссак побагровел.

– Понимаешь, Люсьен… Я проиграл Рошфору – тысяча чертей ему в задницу! – триста пистолей.

– В карты?

– Пари. Мы делали ставки, как долго Монсеньер продержится, не тронув тебя. Ну, ты понял.

Я-то понял. Мне стало неприятно и неловко – оттого, что все, что я считал тайной за семью печатями, оказалось предметом пари. Такие споры частенько возникали среди придворных, но я не считал себя способным кого-то заинтересовать настолько, чтобы стать героем подобной истории. Жюссак между тем раздосадовано продолжал:

– Я-то уверен был, что до Преображения он тебя оприходует, да и Рошфор тоже, он ставил на май, я – на июль. Монсеньер как раз вылечил бы свой геморрой, а тут этот каналья граф Вьенский, чтоб его вечно на адской сковородке без масла жарили – спутал нам все карты. Тут и здоровый-то человек сляжет. Так что я ждал, что вскорости мне Рошфор триста пистолей отсчитает – ведь май-то на исходе. А он устроил штуку! Повалял тебя на глазах у его высокопреосвященства – конечно, тот взъярился! И плакали мои триста пистолей.

– А если б я не захотел? ! – выкрикнул я в лицо Жюссаку, борясь со слезами.

– Ты-то? После того как под пулю кинулся?

– Я же не знал, что на нем кираса!

– Ты знал, что на тебе ее нет. Ты славный малый, Люсьен, – смелый, добрый. Каждому нужно немного ласки. Мы все всего лишь люди. Даже Монсеньер.

– А кто еще спорил? Мэтр Шико?

– Ты что! Мэтр Шико – могила. Подумав немного, Жюссак добавил: – Братская могила. Только Миледи. Она с графом всегда заодно, так что вернется – получит свои денежки… Ты не обижайся, сколько ты Монсеньера знаешь – два года? А мы давно с ним.

Мы носили цвета Монсеньера, и у нас была та еще банда [8 - Банда (от нем. das Band – лента) – отряд ландскнехтов, повязывавших ленту одинакового цвета на шляпе, на поясе, перевязи, чтобы отличать своих от чужих в схватке при отсутствии форменной одежды. ].

Глава 15. Знакомство с политической картой Европы

Его высокопреосвященство собрался в Компьен, чтобы подписать какой-то важный международный договор. Всю дорогу я провел в седле, потому что в карете кардинал совещался, то с отцом Жозефом, то приглашая кого-то еще, и все это было совершенно секретно.

Так что за двадцать лье я с непривычки отбил об седло всю задницу, еще, между прочим, хранившую следы порки. Но я не роптал. Монсеньеру приходилось еще хуже.

Я никогда не забуду, как перестилал постель. Сдернув большое пуховое одеяло, я застыл: простынь напоминала поле битвы в Шатонёфе – так обильно пятнала ее кровь, пятна бурые, красные и алые – до сих пор не застывшие и жирно блестящие, масло, обильные следы семени… Скрученная в жгуты и собранная складками ткань так и засохла – открывшаяся картина не напоминала о любви, скорее – о пытках или бойне. Я не мог вздохнуть, стоял и смотрел, пока не рухнул на кровать, пряча лицо в ладонях. Это… это сделал я? !

        Издержки духа и стыда растрата –

        Вот сладострастье в действии. Оно

        Безжалостно, коварно, бесновато,

        Жестоко, грубо, ярости полно… [9 - У. Шекспир. Отрывок из сонета № 129. ] –

услышал я тихий голос за своей спиной, и Монсеньер потянул меня за плечо, поднимая с колен. – Не похоже на любовные романы, да, Люсьен?

Я не слушался его требовательной руки и не отрывал ладоней от лица, я рыдал, скручиваясь в узел, грыз мякоть ладони, пытаясь телесной болью заглушить душевную. Все напряжение последних суток – все прекрасное и ужасное – вылилось в этих рыданиях. Монсеньер больше не пытался меня поднять. Послышался легкий вздох, меня окутал запах яблок и шелест шелка, к моей спине приникло легкое тело, а к затылку прижались теплые губы.