Загадки Красного сфинкса - Татьяна Яшина

Он выскользнул из меня и принялся слизывать с моей спины пот и кровь, лишь немного ослабив объятия, напоминавшие тиски.

И я хотел, чтобы он сегодня надел полный доспех? Тогда б от меня лоскуты остались – спина горела, задница горела, на бедрах наливались синяки.

И тут я почувствовал, что Монсеньер опять желает продолжения.

– Мсье Арман, я не хочу, мне больно, – предупредил я. Никакого ответа. Наоборот, он сделал движение, от которого меня прошило болью.

– Нет! – крикнул я, вырываясь из блокады. Его зрачки затопили радужку, лицо восторженное и безумное. Бах – у меня вышибло дух от удара под ложечку – я не успел заметить замаха. Он подмял меня под себя, но уже не кираса пугала меня сейчас – я боялся, что он меня надвое разорвет, если я не сбегу. Я опять дернулся и выдрался, но он швырнул меня, как котенка, на столбик балдахина, я затормозил лбом о балясину черного дерева. Сопротивляться я не мог, просто от удара соскользнул с кровати на пол.

– Я покрою весь мир! – раздался громовой рев. – Я жеребец, я бросаюсь в бой при звуках трубы!

Он вскочил с постели и кинулся ко мне, по пути лягнув высокий шандал с кучей свечей. От удара бронзовая махина повалилась на пол, но он даже не заметил – ни шандала, ни падения, ни огня на деревянном полу.

– Кто запретит мне скакать и ржать?

Я рванулся тушить, но он схватил меня за ногу, уронив и потащив к себе.

Уж не знаю, как насчет коня – он был похож на громадного орла, а мне отводилась роль дичи. Я понял, что не слажу с ним, и просто швырнул в него, что попало под руку. Это был мой дублет. Он небрежным взмахом отбил его в полете, не замедлив своего движения. На полу лежало что-то еще. Я кинул в Монсеньера маленький мягкий комочек, попав прямо в грудь – да что такое?

Мсье Арман рухнул как подкошенный, к счастью, на кровать. Только орден тяжело загудел о кирасу.

Я набросил на огонь покрывало, радуясь отсутствию ковра на полу. Тяжелая ткань сразу погасила пламя, я пришел в себя и осознал, что в дверь стучат.

Подойдя к двери, я сказал:

– Нужен мэтр Шико.

Мэтр стоял тут же, он вошел, быстро прикрыв дверь:

– Ранен?

– Ерунда. С Монсеньером припадок.

– Буйный? Конем себя называл?

– Д-да…

– А почему сейчас тихо – ты что, его вырубил?

– Нет, мэтр, клянусь! Он кричал, а потом упал – и лежит. С ним все хорошо?

– Пульс хороший, – ответствовал медик, – он спит. Давай-ка тобой займемся. Да что же это такое – он тебя резал, что ли?

– Это кирасой. И орденом, наверное.

– Бедняга. Так… ну это понятно, отчего. Болит?

– Нет. Спина больше.

– Сейчас я тебя обработаю. Спину протру, там само заживет – но если будет сильно болеть или сильно кровить – сразу же скажи, Люсьен! А вот бровь придется зашивать.

– Может, не надо?

– Рассечение во избежание заражения лучше зашить.

Через минуту я грыз руку, чтобы не заорать от боли – мэтр Шико быстро зашил мне бровь и сказал:

– Ты одевайся, а я попрошу льда – приложить, чтобы отек не спустился на глаз.

Мэтр приоткрыл дверь, распорядившись насчет льда, и мы занялись нашим жеребцом. Он лежал такой красивый, с разгладившимся лицом, ему что-то снилось, судя по нежной улыбке. Наверное, клевер или Астарта – соловая кобыла королевы-матери.

– Надо его раздеть, все-таки.

– Начнем с сапог – если примется лягаться, хоть не так опасно.

Облачать Монсеньера утром было гораздо более приятным занятием, нежели расстегивать на нем, спящем, кирасу и снимать ее, стараясь не поранить.

– Так это не первый раз с ним такое?

– Нет, Люсьен, не первый. Последний раз он неистовствовал, когда его назначили кардиналом. Как правило, буйные припадки длятся по два дня, и он вообще не спит. Мне приходилось его связывать – стреноживать, применительно к диагнозу.

– А мне никто ничего не сказал. Твари вы все, все-таки.

– И не говори. Рубашку на нем оставь. Так, вот и лед, – медик вернулся с куском льда в миске, взял полотенце, завернул в него лед и протянул мне:

– Держи у брови, завтра будешь как новенький. Люсьен, я могу просить тебя об одолжении?

– Да, мэтр Шико.

– Ты бы поспал с ним вместе эту ночь, а? Мало ли… Если что – звони в колокольчик, я тут же появлюсь. Не хочу напрасно обнадеживать, но наш пациент, похоже, завтра проснется в полном здравии.

Медик ушел, забрав с пола покрывало, вернув на место шандал и распинав по углам разлетевшиеся свечи. В полутьме, освещаемой лишь сполохами из камина, в чужой слишком просторной и слишком голой комнате, я почувствовал, что счастлив.

Сейчас лягу в постель с Монсеньером, и никто мне ничего не скажет.

Я опустил полог, поправил одеяло и устроился у левого бока Монсеньера, уткнувшись ему в подмышку. Под щеку попало что-то мягкое. Это был кисет с четверговой солью, забытый в кармане бархатного дублета с Бог знает какого времени, развязавшийся и осыпавший содержимым Монсеньера. Последнее усилие перед тем как заснуть я потратил на то, чтобы сдуть с мсье Армана соль и насколько возможно стряхнуть ее с простыней.

Глава 25. Красный конь (30–31 октября 1628)

Бескрайнее пространство терялось во мгле. Где кончалась земная твердь, где начиналась небесная – неизвестно. Издалека донесся барабанный бой, он нарастал, ускорялся, барабан стучал неистово и отчаянно – как сердце, готовое разорваться. За звуком пришел свет – степь осветили рваные сполохи, и красный конь с горящей гривой – это стук его копыт я принял за барабанный бой – мчался в багровом зареве, разделяя землю и небо огненной границей…