Сибирский папа - Наталия Терентьева

– Куда едем, Валюша? – спокойно спросил папа.

– Я нашла изумительное место! – взволнованно ответила мама.

– Где? – отогнав Рыжика, спросила я, отлично зная, какой мама неопытный турист.

Обычно мы собираемся и никуда не едем. В отличие от многих физиков и биологов, вырывающихся из лабораторий в высокие горы, густые леса, бескрайние поля и на далекие моря, мои родители – Валюша и Вадюша – любят сидеть на нашей замечательной даче, ходить в соседний лес и говорить о своем, запредельном. Если в лесу холодно и мокро, они надевают плащи и резиновые сапоги и ходят по полю. И обдумывают теории – удивительные, волшебные, волнующие их больше, чем море, небо, горы и звезды.

– Вот, смотри! – Мама позвала нас к компьютеру.

– Мам, тебя обманут, – сказала я, видя, как мама с радостью рассматривает красивые двухэтажные домики из светлого дерева, за которыми виднеется лазурно-синее, бескрайнее море, на которое мы никогда не поедем. А если и поедем, домики эти окажутся в соседнем, «элитном» доме отдыха, море будет грязным, а берег людным. Это я осторожно и высказала маме.

– Почему, дочка? – Мама посмотрела на меня самыми прекрасными в мире глазами, огромными, доверчивыми, которые созданы для того, чтобы их обманывали. Или любили, как ее любит папа, мамин муж.

– Потому что – ты цену видела? Разве может быть за эту цену такое чудо? Всё из дерева, лес, море?

– Ну ладно… Ты, наверное, права… – Мама закрыла страничку, грустно вздохнула.

– Ну, а где это хотя бы? Как называется?

– Бухта… сейчас… забыла, название красивое… то ли Икар, то ли Энап… Эмилия, нет не Эмилия… – стала перебирать названия мама, заново открывая страничку.

– Греция? – поднял голову папа. – Ты полетишь?

Не могу сказать, что он очень радостно это произнес.

– Нет! Не надо лететь! Почему Греция? Это у нас в Краснодарском крае, между Туапсе и Геленджиком! Можно доехать на поезде… двадцать два часа и – фьють! – Мама показала рукой, как мы легко можем оказаться на далеком синем море.

С тех пор, как мама стала бояться летать на самолетах, все места нашего возможного отдыха делятся на те, куда бы мы точно поехали, если бы мама согласилась лететь, и на те, куда можно доехать на чем-то другом. Ехать, конечно, необязательно, лучше нашей дачи ничего нет, но помечтать можно.

Родители дружно собрали две сумки (чемоданов у нас нет, точнее, есть один, на чердаке дачного дома, но в нем хранятся родительские конспекты из юности), быстро взяли билеты на поезд. Когда мы сели в купе, тот человек написал мне: «Привет! Я в Москве, пиши, увидимся! ». Я удалила сообщение и ничего не ответила – не знала, что сказать.

А мы с родителями через сутки на самом деле приехали в такое прекрасное место, что целых два дня ни мама, ни папа ни разу не взяли тетрадки на пляж и не уткнулись одним своим мозгом, разведенным случайно в две черепные коробки, в какую-нибудь «самую красивую формулу». Потому что ведь формулы бывают красивые, очень красивые и самые красивые! А вы как думали – что формулы это скучно? Для ботанов? Нет. Моя мама даже не в очках. В очках только папа, и они не мешают ему быть подтянутым и вполне спортивным. Родители бегают по утрам. Надевают одинаковые ветровки, одинаковые шапки и бегут по дворам. Меня не зовут – почему? Не знаю. Забывают, что я есть. Иногда после работы они идут во двор, где у нас сделали спортивную площадку рядом с детской, два раза отожмутся, подтянутся, а потом сядут на лавочку и продолжат спорить, писать, смеяться над одним им понятными математическими шутками – папа мастер таких шуток, когда смешно, но ничего непонятно. И я смотрю на них в окно, а потом открываю его и зову их домой, как обычно родители зовут детей, а они меня не слышат, потому что обсуждают свое – запредельное. Телефоны они оставляют дома, потому что постоянно поступающие в телефоны волны мешают их мозгам работать в нормальном режиме – это аксиома в нашей семье. Выключи или отложи телефон, а потом уже жди от своего мозга полета в невиданные миры сложнейшей мировой гармонии, коей являются математика и физика, и биофизика, их младшая сестра. Еще в том мире живет классическая музыка, которую обожают мои родители, приучив и меня ее любить. Именно приучив, год за годом, с раннего детства.

В детстве я занималась музыкой, причем играла на редком инструменте – на арфе. Ее купили в музыкальную школу, и никто в группу игры на арфе не записался, записали меня, потому что я пришла в школу сама, в семь с половиной лет – я два месяца была уже ученицей общеобразовательной школы и могла принимать самостоятельные решения. Сейчас, когда я учусь в университете, это для меня самой звучит смешно, но я отлично помню: я смотрела-смотрела, как некоторых детей из моего класса тащат после уроков в музыкалку, и тоже решила сходить, посмотреть, что там да как. Мои мама с папой даже не очень удивились, когда я рассказала, что записалась в музыкальную школу, стали хохотать, подталкивать друг друга, подмигивать: «Это она в тебя! Авантюристка! Это она в тебя! Оригиналка! »

И когда я семь лет и еще один дополнительный восьмой год училась играть на арфе, я тоже была немножко из другого мира, как мои родители. И я могла иногда сказать потерявшимся в своем загадочном физическом мире родителям: «Пока! Я ушла туда, где вас сейчас нет! » Сказать с любовью, уважением и даже преклонением. Потому что у меня таких мозгов, как у них, – нет. И такой любви к науке. Я хотела поступать в музыкальное училище, находящееся как раз недалеко от Курчатовского института. Пришла в начале девятого класса на консультацию, походила по коридорам, посмотрела на студентов, – поняла, что через год я так же, как другие студенты, встану, прислонясь к забору, с сигаретой, заговорю на мате, покрашу волосы в синий или зеленый цвет в знак протеста против всего – что я звезд с неба не хватаю, что у меня болят пальцы от струн, всегда болели и болят, что училище мое не самое лучшее, что через улицу где-то там в своем загадочном корпусе с тройной степенью секретности сидят мои мама и папа. Их, кстати, несмотря на секретность их здания, из страны выпускают, потому что лично их гипотезы и докторские не связаны с оборонкой. И подработка папина не связана с оборонкой, подработка у него там же, на территории института, в соседнем корпусе, где какая-то оборотистая фирма арендовала две комнатки, и папа туда заходит, заносит выполненные задания по созданию хитроумных замков для бандитов и их дверей и всякой подобной ерунды. А кому из нормальных людей могут понадобиться замки, реагирующие только на твой голос? А если ты охрипнешь? Или попросишь соседку зайти полить цветы? Что тогда? Зато мы теперь не нищие, как были раньше, о чем мама с хохотом сообщала всем интересующимся, а совершенно обычные, как большинство населения нашей прекрасной и необъятной родины, не беднее остальных. Меня немножко бесит эта поза – ведь это поза, ничего более? У нищих нет ни своего дома, ни машины, пусть старой, но на ходу, ни дачи с печкой, ни кота, который предпочитает на обед остатки нашего куриного супа или рыбы.