Ковёр - Тимофей Сергейцев

        и сердце молиться устанет,

        и тьма заливает глаза —

        холодными злыми устами

        планету целует гроза.

        Да что же им делать, сердешным,

        на грешной, на нашей земле?

        Они умирают поспешно.

        Но всё продолжают лететь…

3

        К нам снег летит из белой пустоты.

        Она, пожалуй, пострашнее чёрной.

        Об этом помнят многие коты,

        кто там бывал. Их знание бесспорно.

        Квадрат Малевича – вот выход из неё.

        Сгодится и любая подворотня.

        Дверной глазок. Старинное ружьё.

        Тоннель метро. Воронка над Капотней.

        В слепящем облаке мой маленький биплан

        засёк схождение зенита и надира

        в единый центр. Так вот каков был план —

        я падаю в происхожденье мира…

* * *

        Прислушиваясь к звукам из окна,

        задремлешь – и просядешь лет на сорок,

        в семидесятые, а там стоит весна

        и будущего не сгустился морок.

Погоня

        Ни шатко, ни валко, а тащится время,

        плетётся у бодрых событий в хвосте.

        Летит Маргарита, намазавшись кремом,

        и ей хорошо в голубой высоте.

        А время пытается съесть Маргариту,

        всё ставит и ставит её на повтор,

        старается паузой спутать и ритмом,

        догнать в катафалке – роскошном авто.

        Беги, Маргарита, из древнего плена,

        сквозь Бхагаватгиту, к началу начал.

        Смотри, под тобой розоватая пена

        Венеру уже родила до плеча.

        И снова – назад! Над извивами Рейна,

        где золото блещет и плещет волна…

        Пусть Мастер витает в своих эмпиреях,

        но ты на свободе резвиться вольна.

        Пока Ахиллес не догнал Черепаху.

        И Хронос тебя не настигнет к утру.

        Болотные тени натерпятся страху

        и с первым же лучиком солнца умрут.

        Превысив известные скорости света,

        уловишь, как время, заковано в свет,

        уносится в Тартар последней кометой…

        А после спокойно проснёшься в Москве.

Открывая шкаф

        Носите старые одежды,

        Забытый всеми макинтош —

        Как поручительство надежды,

        Что слух по-прежнему хорош,

        Что дух силён и остр разум,

        Что сердце видит всё насквозь,

        Что мы способны вместе, разом

        Намного более, чем врозь.

        Носите старые ботинки

        Как память пройденных дорог,

        Чтоб легким шагом, без запинки

        Переступить любой порог,

        Где любят нас и жаждут видеть,

        А если нужно уходить —

        То не цепляясь за обиды,

        За мысли: «что там впереди? »

        Носите, джентльмены, шляпы,

        Их не заменит нам ничто,

        Без шляп мы не годимся в папы,

        А жизнь без пап – совсем не то.

        И галстук-бабочка уместен —

        Ведь он не ниспадает в суп,

        Да просто галстук, если честно,

        Тому поможет, кто не глуп.

        Носите и несите судьбы,

        Что нам оставили отцы:

        Им всем кресты – ещё на грудь бы,

        Страну водившим под уздцы.

        Но звёзды, звёзды на могилах,

        На башнях, крыльях и плечах,

        И в этих звёздах – наша сила

        И недругов животный страх.

Сирени

        Сирени, умытые ливнем,

        Над серым асфальтом парят,

        И серое небо над ними —

        Их свадебный вдовий наряд.

        А воздух цветным ореолом

        Вбирает и пламя, и дым;

        Расплавленным оловом слово

        Смывает остатки беды.

        Дышите грозою, сирени,

        Питайте воздушный заряд.

        Вы лечите мир от мигрени,

        А он и не очень-то рад.

        Резиной чадит и бензином.

        Уверен, что долго не жить.

        Полны бельевые корзины

        И жадно горят этажи.

        Умрите со мною, сирени.

        Лучитесь в тумане, во мгле.

        Я буду питать вам коренья,

        Я вас пронесу по земле.

        Забудутся кисти и листья,

        Закроется наш календарь,

        Поднимется ветер, неистов,

        И страны исчезнут, как встарь,

        Но свет ваш останется прежним,

        Сияя жемчужным пятном

        На латаной улиц одежде,

        Где к почте примкнул гастроном.

Сердце июня

        Дни покатились назад.

        Сердце июня трепещет.

        Отгромыхала гроза.

        Стали волшебными вещи.

        Лето долиной лежит

        перед глазами июня.

        Тают его миражи.

        Голос теряется юный.