Грани сна - Дмитрий Калюжный

– Зачем лжёшь? Он сказал «нет», а ты говоришь «да». Обманываешь Вятко-князя, пёс?

– Что такое? – спросил его князь.

– Неправильно толмачит.

– А, слушайте: Великану язык Багдада ве? дом! – крикнул Надёжа, и явно собирался развить свою идею, что Великан и есть тот багдадский паша, но тут вмешался Инозёма:

– Толмач неправильно перевёл!

– Правильно! – зарычал Надёжа.

– Неправильно!

– Слушай, князь, меня, – торжественно заявил Надёжа. – Инозёма с ними сговорился!

Лавр помнил по прежним своим приключениям, что в арабских землях на первом этапе был в почёте эллинизм: учёность, язык, обычаи. Греческий, как язык межнационального общения, знали все. И он предложил своему князю привлечь к разрешению спора независимого эксперта.

– Это как это? – поинтересовался князь. Он не верил, что волшебник Великан, с которым они болтал обо всём на свете последние дни, ему враг. Но и сомневаться в верности Надёжи пока не смел.

– Надо бы позвать серебряных дел мастера Герасима. Пусть он скажет, кто прав.

– Где Герасим? – спросил князь. – Должен тут быть.

– Был, был, – закричали из толпы.

– Он куда-то финики потащил, – подсказал Бурец от стола с угощением народу.

– Приведите его, – приказал князь.

Пока ходили за Герасимом, Надёжа упорно пытался доказать, что чужим веры нет. Великан чужой, опасный. Скрыл, что языки знает. Герасим подозрительный, финики утащил. Даже Бурец у него оказался в сомнительных, и купцы. Неизвестно, до чего бы он договорился, но после его слов: «А этот посол…», князь велел Надёже замолчать.

Тут как раз пришёл Герасим. Ему объяснили задачу, он поговорил с послом, причём и по-гречески, и по-арабски, и перевёл все его речи в пользу Великана.

Надёжа угрюмо молчал, толмач по прозвищу Толмач не знал, куда глаза девать.

– В чём дело, Толмач? – тихо, но с угрозой спросил его князь.

– Оговорился, Великий господин! – Толмач упал ниц, лицом в песок, пред глазами своего князя, и из этой позиции прокричал: – Надёжа запугал меня!

– Та-а-к, – протянул князь. Пообещав Толмачу: «С тобой я ещё поговорю», он повернулся к Надёже: – А что с тобой делать, Надёжа? Невинных оговариваешь?

Боярин рухнул плашмя рядом с Толмачом.

– Придётся тебя казнить, – продолжал Вятко. – Ныне отнимаю от тебя прозвище твоё «Надёжа». Желаю, чтобы до близкой смерти твоей звали бы тебя «Негожа», а потом забыли имя твоё.

Рынды с суровыми лицами и топориками в руках, вышли из-за спины князя вперёд.

– Прости, Великий государь, – проревел от земли бывший Надёжа, а теперь Негожа.

Толпа ликовала. Доносились выкрики: «Он мёд не по правде мерил! », «У Аксюты-вдовы корову не по совести взял! », «Сыну своему потачку давал! », и прочее подобное.

Лавр подумал, что воеводу тут мало кто любит. Продолжая сидеть на земле, он искоса глянул на князя. Тот заметил, усмехнулся:

– Что, жалеешь его?

– Не то, чтобы… – промямлил Лавр. Вообще-то он был противником насилия, но в этой эпохе высказывать идею всепрощения было опасно.

– Что ж, – раздумчиво сказал князь. – Можно и по-другому. Если вспомнить старые наши обычаи. Ведь это дело не государя! Он ТЕБЯ оговорил? – затем встал с трона (Лавр и посол немедленно тоже вскочили на ноги), прошёлся по двору в своих красивых сапожках, остановился, указал пальцем в небо и прокричал:

– Суд Господа бога нашего Ярилы! !!

Толпа взвыла. Толмач убежал прочь на четвереньках. Негожа перевернулся на спину и отползал, упираясь пятками в землю, с искажённым лицом. Посла и купцов, поскольку происходящее было внутренним делом народа, увели в избу.

Лавр махнул рукой, подзывая Буреца. Спросил:

– Что это, суд Ярилы?

– Поединок пред ликом Солнышка, – пояснил счастливый Бурец. – Кто до захода Солнца победил, тот у Ярилы и прав. – И радостно засмеялся: – А биться надо до смерти.

– А если кто откажется? – с тревогой спросил Лавр.

– Кто откажется, того и казнят.

Жители праздновали объявленный князем «суд Ярилы». Бегали туда-сюда мужики с глиняными баклажками в руках. Воняло пойлом. С двух концов города слышалось уже хоровое пение. Вокруг костра на улице плясали с криком, уханьем, топотом и пылью. Сияющие глаза, растянутые улыбками губы. Великий господин смотрел на Лавра в нетерпеливом ожидании. Нарядно одетые горожане, в том числе красавицы разных возрастов, подбегали, крича радостные приветствия князю, и поощрительные – Великану.

«Это и есть наш добрый русский народ», с ужасом подумал он.

Однако отказываться нельзя, казнят. Если просто убежать, то вот эти вот весельчаки со всем энтузиазмом кинутся меня ловить, и придётся покалечить их, незнамо сколько. А согласиться на драку – значит, принять обязательство забить бородатого дурака-боярина до смерти. Тоже не вариант.

И остаётся запугать его, чтобы от поединка отказался он сам.

Великан распрямился, посмотрел с высоты своего роста на валяющегося Негожу. Потянулся, чтоб хруст пошёл. Скинул рубаху. Показывая бицепсы, согнул одну руку, вторую. Заложив руки за голову, присел на левой ноге, потом на правой. Подобрал громадный камень из кучи, приготовленной, наверное, чтобы использовать как гнёт при засолке грибов и капусты, и стал с уханьем перекидывать из руки в руку.

– Молодец! Богатырь! – восторженно вскрикивал Вятко. – Вот тебя-то мы на вече и выберем боярином по разбойным делам, вместо того, чьё имя я не желаю помнить!

Лавр попрыгал в боксёрской стойке, нанося мощные удары в воздух, и прошёлся колесом, что при его массе тела породило изрядный шум и смерчи вдоль улиц. Ударом ноги срубил берёзу у ворот. Глядя на его физкультурные упражнения, публика ревела, или визжала, или била в ладоши, а со стороны Негожи нёсся жалобный вой.

Час спустя, когда отказавшийся от поединка бывший боярин сидел уже под охраной в крепкой комнате, что в приказной избе, князь похвалялся за пиршественным столом:

– У халифа, владыки половины мира, за порядком следит один брат, а у меня, владыки другой половины мира, будет следить второй брат. Скажи об этом халифу, посол!

Город Вятич – Заяузье – Городенец, VIII век