Молоко львицы, или Я, Борис Шубаев - Стелла Прюдон

– Меня мама учила, чтобы ош не подгорел, надо заново его обжарить, только с другой стороны. Так получится две корочки, – продолжила наставлять её женщина.

Зумруд улыбнулась и, не говоря ни слова, пошла относить ош на стол. Мужчины и женщины продолжали начатый разговор.

– Кто? Дудаев? Этот чучмек с гитлеровскими усиками? Разве ему можно верить? Он вам что угодно скажет. Раввин Хазан выступил в защиту его режима? А кто-нибудь ещё, кроме Дудаева, слышал, как он выступил? Это подонок, которых ещё поискать!

– Что они с нами делают? Всю жизнь с ними дружно жили, с чеченцами. Мы по-чеченски кумекаем лучше, чем по-русски. Теперь, после того, как они выкрали Кан-Калика, как можно жить, как прежде? То, что эти звери ни перед чем не остановятся, ясно. Когда проректор-чеченец побежал на помощь Кан-Калику, его в упор расстреляли.

– Кан-Калик – это ректор грозненского университета, еврей, – шепнула на ухо Зумруд Роза.

– Убили они Кан-Калика, не убили, покажет время. Но мне кажется, евреям там больше не место. Там больше не место никому, у кого есть голова на плечах. Кан-Калик пытался заниматься мирными вопросами, наукой, педагогикой, когда вокруг – шторм и голодные акулы. Надо было бегством спасаться. Бегством! В ситуации опасности единственная правильная тактика – убегать подальше. А он пытался кому-то что-то доказать… ещё когда про него заказную статью написал этот журналюга, что он, мол, национальную ненависть разжигает, что он то да сё, тогда ещё ему надо было бежать. Потом этот журналюга за его женой ходил, денег требовал. Кан-Калика должны были снять с должности, а его не сняли, заказчики статьи деньги обратно требовали, а денег нет. Сумасшедший дом!

Зумруд встала, налила себе вина и сказала:

– Сегодня – Ханука. В этот праздник принято зажигать свечи, которые должны напоминать нам, евреям, что Господь совершает чудеса для тех, кто стоит за свою веру. Масла для свечей хватало на один день, но Всевышний заставил гореть это масло все восемь дней, пока не сделали новое. Поэтому в этот день должно быть много света.

– В Грозном сейчас тоже много света – от взрывов и выстрелов. Люди боятся выйти на улицу, потому что их могут случайно убить. Нет ни минуты покоя. Отовсюду грохот, шум. То ломают, то строят, то убивают, то лечат – сирены постоянно, выстрелы, взрывы, мегафоны, бэтээры…

– Очень многих евреев стал привлекать греческий образ жизни. Они стали одеваться как греки, давать детям греческие имена. Хасидеи подняли восстание. Напряжение в стране нарастало. Она, как перегретый паровой котёл, готова была взорваться в месте малейшей трещинки. Давление на иудеев – подчинитесь нам, и мы вас простим – давало противоположный результат. Греки не понимали, что иудейская религия коренным образом отличается от их языческой.

– Как же нам не хватает прежней жизни! Раньше так было хорошо, все друг друга любили, дружили. Я своему кунаку Ахмету сказал: наш дом, хоть здесь, хоть в Израиле, для тебя всегда открыт. А он мне отвечает, спасибо, брат, может, и приедем к тебе, если здесь всё плохо будет. Но он – чеченец, он не может уехать в Израиль. Его земля там, его семья уже депортацию одну пережила, сталинскую. Когда они вернулись в Чечню, их дом был в целости и сохранности только благодаря нашей семье, которая заботилась о доме. Мы с тех пор рядом и живём. А сейчас эти проклятые нелюди дерево с корнем выкорчёвывают.

– Греко-сирийцы захотели, чтобы евреи принесли жертву богине Деметре. А в качестве жертвы Деметре использовалась свинья. Собрали всех иудеев в храме. В первых рядах стоял Маттитьягу и его сыновья. Именно ему предложили принести жертву. Он отказался. Тут сам вызвался какой-то другой еврей, но Маттитьягу заколол его. Потом началась бойня. Евреи накинулись на чиновников и солдат. Котёл взорвался.

– Что они с нами делают? Что они с людьми делают? Сейчас национализм такой, что если ты не националист – ты враг народа. Когда Кан-Калика схватили, проректор-чеченец побежал ему на выручку. Они своего – чеченца – расстреляли. А он даже не подумал, еврей или не еврей Кан-Калик. Человек старой закалки. Какая разница? Как братья жили. А теперь что с нами будет, что будет с нашей дружбой? Один раз убили еврея, другой раз, и всё – волна насилия пошла. Очевидно, что Кан-Калик – первый, но не последний.

– Восставшие уходят в горы и объединяются в отряды обороны против греко-сирийцев. Именно 25 кислева, ровно через 3 года после осквернения Храма, служба в нём возобновляется. Менора была осквернена и требовала очищения, поэтому восставшие сделали временную менору из гард своих копий. Это и была первая Ханукия. Не было достаточно масла, чтобы её зажечь. Масла, которого должно было хватить на один день, хватило на восемь. В память об этом чуде празднуется Ханука.

Зумруд встала, подошла к Ханукии и, произнеся все три благословения («Благословен Ты, Господь Бог наш, Царь Вселенной, освятивший нас Своими заповедями и повелевший нам зажигать ханукальный светильник», «Благословен Ты, Господь Бог наш, Царь Вселенной, совершивший чудеса для наших отцов в те дни, в это время» и «Благословен Ты, Господь Бог наш, Царь Вселенной, давший нам дожить, досуществовать и дойти до этого времени»), зажгла Ханукию. Солнце уже полностью зашло, но луна была на удивление яркой.

7

С тех пор, как Советский Союз распался, все вокруг только и говорили о переезде в Израиль. Им тоже советовали переехать. В Израиле, говорили им, отличная медицина, и если Боря и заговорит, то только в Израиле, но Захар отнекивался, а Зумруд всегда с ним соглашалась. Но когда в марте 1993 года Боре исполнилось пять, а он так и не заговорил, в Зумруд что-то поломалось. С каждым днём, против её воли, образы новой жизни являлись к ней всё чаще, и перспектива бросить всё нажитое и переехать в совершенно другое место, в место, где и язык чужой, и люди чужие, больше не пугала её, как раньше. Она всё обдумала, и доводов «за» оказалось больше, чем доводов «против». Она знала, что если она хочет чего-то добиться, ей надо незаметно внушить нужную ей мысль Захару, чтобы не вызвать отторжения. Надо сделать это потихоньку, чтобы раз за разом у Захара возникали те же доводы и желания, что уже давно созрели у Зумруд, и чтобы в один из дней он бы сам ей это предложил. И первый рывок к намеченной цели Зумруд готовилась сделать уже этой ночью, потому что у них гостили родственники из Хайфы. Хоть они уехали всего полгода назад, в апреле 1993-го, они вошли в их двор совсем другими, возвещая о существовании какой-то другой жизни. Яркими рубашками, изумрудными шортами, сандалями и странным акцентом – будто за полгода они разучились говорить по-русски, бесконечно вставляя в речь беседер, слиха и кен, постоянно экая, ища нужные слова, смеясь не по-нашему и ведя себя немного странно. Зумруд постелила им в комнате для гостей, а им с Захаром – в спальне, и очень хотела иметь хотя бы десять минут, чтобы вслух помечтать об Йерушалайме. Почва была подготовлена, обстоятельства складывались – лучше некуда, и ей казалось это всё знаком Всевышнего – вот оно, твоё предназначение, Зумруд, увези семью на Землю обетованную, на которой Я сотворю СЛОВО и для твоего сына.