Девушка из песни - Эмма Скотт

– Обсудим это утром. – Ее взгляд метнулся ко мне. – Все обсудим.

Она вылетела из комнаты, а Винс последовал за ней, вымученно улыбнувшись.

– Не сиди долго, Ви. Спокойной ночи, Миллер.

Дверь захлопнулась, и Ви тут же сникла. Я обнял ее, прижал к себе.

– Прости, – прошептала она мне в грудь. – Боже, это так унизительно.

– Все в порядке, Ви.

– Раньше все было по-другому. Мы сидели за общим столом и смеялись. Разговаривали. Они так любили друг друга. Однажды мама сказала мне, как ей повезло, что она вышла замуж за своего лучшего друга. Мы были так… счастливы.

Я вздохнул, мне стоило попытаться. Осторожно.

– Не все пары заканчивают так, как твои родители.

«Я не позволю этому случиться с нами. Никогда».

Она крепче обняла меня и подняла залитое слезами лицо.

– Скажи мне правду, Миллер. Мы… в порядке?

Храбрый тон не мог скрыть страх в ее глазах. Мучительная истина заключалась в том, что она нуждалась во мне как в друге. Уже несколько лет ее семья разваливалась на глазах, заставляя Вайолет хвататься за любую константу в собственной жизни.

Например, нашу дружбу. Пусть это и разрывает мне сердце в клочья.

Я с трудом сглотнул. Подавил все слова, которые пришел ей высказать и спеть. Мне даже удалось слабо улыбнуться. Ради нее.

– Да, конечно, у нас все хорошо. Я уже говорил. Ничего страшного. – Я закинул рюкзак на плечо. – Мне нужно идти.

Вайолет не протестовала, и это было еще хуже.

В ее собственной улыбке сквозила неуверенность и надежда. Она вытерла слезы.

– Увидимся завтра в школе. Первый день выпускного года. Думаю, он будет самый лучший.

– Ага, – отозвался я, поднимая футляр с гитарой и направляясь к окну. – До встречи, Ви.

– Миллер?

– Что?

– Спасибо.

Ее глаза сияли и были полны благодарности. Боже, как она прекрасна в своих пижамных шортах и футболке! Спортивное тело благодаря футболу, но с соблазнительными изгибами, мудрый взгляд, а улыбка… Улыбка могла в мгновение ока пробить защиту любого парня и поставить его на колени. Обнаженного, уязвимого и изнывающего от желания…

Я улыбнулся, чувствуя в сердце нож.

– Пожалуйста.

На обратном пути в автобусе казалось темнее. Салон опустел, а пустынные улицы за окном погрузились в черноту ночи. Гитара тяжелой ношей лежала на коленях. Тысячи неслышных нот рвались наружу.

«Она не настолько тебя любит. Смирись с этим».

Я собрал осколки своей гордости и заделал трещины в сердце. Урок усвоен: любить кого-то недостаточно, чтобы удержать его. Не сработало ни с отцом. Ни с Вайолет.

Не знаю, почему я все время ждал чего-то другого.

2

Миллер

Я вышел из автобуса в нескольких кварталах от дома, возле скал, смотревших на океан, и чуть не споткнулся, спускаясь по ступенькам. Земля качнулась под ногами, а руки задрожали. Автобус зашипел и с грохотом умчался в ночь, а в этот момент засигналили мои часы. Я уставился на цифры. 69 и падает.

– Черт.

Я тяжело опустился на бордюр и порылся в рюкзаке в поисках глюкозных жевательных конфет, которые мне прописал врач. Апельсиновый сок действовал быстрее, но я не собирался терпеть два квартала до дома, а с собой взять по глупости забыл.

Я разжевал три конфеты и подождал, пока показатель не вырастет. Через несколько минут на дисплее высветилось 74, и конечности уже не казались такими слабыми и ватными. Я с трудом поднялся и побрел по темным улицам.

Меня обступали дерьмовые жилые комплексы, очень похожие на мой собственный: облупившаяся краска, бетонные лестницы и ржавые металлические перила. Все они обладали громкими названиями. «Оушен-Фронт», «Бич-Сайд», «Коувс», как будто это роскошные кондоминиумы с выходом к океану, а не ветхие дома, где ближайшим «пляжем» была суровая, скалистая, береговая линия.

Было уже больше одиннадцати, когда я поднялся по наружным цементным ступеням на второй этаж комплекса «Лайтхаус». Наш новый дом после моей выходки с садовым шлангом во дворе Вайолет. Это была маленькая квартира с двумя спальнями и одной ванной, со своенравным обогревателем, который включался только по собственному желанию, и душем с дерьмовым напором воды. При включении света по столешницам и шкафам разбегались тараканы.

Но у нас был душ. И туалет. И раковины. Комнаты. Плита. А еще из маленькой гостиной располагался выход на крошечную террасу. Я спал в собственной кровати. И мама тоже. Она плакала, когда мы переехали.

Мне тоже хотелось плакать, но я напомнил себе, что в этой жизни хорошее длится недолго и в любую секунду может исчезнуть.

Или в мгновение ока обернуться полной задницей.

Я отпер замок и обнаружил, что мама сидела на диване, хотя до полуночи должна была работать в закусочной. Вместо желтой форменной футболки на ней были спортивные штаны, а темные волосы наспех собраны хвост. Ее домашний вид. Я подозревал, что она вообще не ходила на работу. Потрепанный торшер бросал теплый уютный свет на пивные бутылки, переполненные пепельницы и упаковки от фастфуда, валявшиеся на кофейном столике.

Рядом с ней сидел мужчина средних лет, которого я раньше никогда не видел. Я осторожно прикрыл дверь и поставил футляр с гитарой.

– Привет, – сухо бросил я. – Кажется, мы не встречались.

– Господи, Миллер, – произнесла мама с усталой улыбкой. Ей был всего сорок один год – она меня рано родила, – но выглядела на десять лет старше и всегда казалась уставшей. – Это Чет Хайленд. Чет, это мой сын Миллер.

Чет уставился на меня, положил мясистую руку с банкой пива на живот, обтянутый почти белой «алкоголичкой». Я бы не стал так называть майку, но «алкоголичка» Чету явно подходила больше. Он сверлил меня своими глазками-бусинками, небритый, с сальными темными волосами, в замызганных джинсах. На этого человека у меня сработали все внутренние датчики тревоги, а волоски на затылке встали дыбом.

Затем на его лице расплылась дружелюбная улыбка.

– Приятно познакомиться, Миллер. Пива?

– Нет, спасибо.

У меня снова задрожали руки, а часы показали 70. Все еще слишком низко. Я пошел на кухню, меня бросало в холодный пот.