Чёрное солнце. За час до рассвета - Лана Мерц

– Твои волки сдохли триста лет назад, я сам закопал последнего, – его голос прозвучал чуждо и сипло. Голова раскалывалась, во рту сильно пересохло.

Женщина рассмеялась и вдруг резко умолкла, всмотревшись в его лицо.

– Она снова здесь?

Он долго задумчиво молчал, прежде чем ответить.

– Да. Она здесь. Только теперь всё… иначе. Пока не знаю, что изменилось, но в одном уверен точно: это не к добру.

Глава 1. Странная штука

Итан Гросс вот уже двадцать минут неподвижно сидел в своём кабинете, откинувшись на спинку резного кресла и направив пустой взор в одну точку на гобелене. Это полотно удивительной равийской работы висело на стене меж двух книжных шкафов сколько Итан себя помнил, а значит, уже более тридцати лет. Безымянный художник в мельчайших подробностях, не жалея времени, запечатлел на нём сцену победы людей в Третьей Войне.

Все равийские гобелены отличались одной особенностью: чем больше на них смотришь, тем больше новых деталей открывается. Как будто чья-то невидимая рука неустанно вносила в работу коррективы для большей убедительности, стремясь к недостижимому идеалу. Так было и здесь. Присмотревшись повнимательнее, можно было различить застывшие в праведном ужасе лица эльфов, осознавших превосходство противника, и воодушевление в глазах людей, внимающих боевому кличу своего предводителя. Тончайшие зеленоватые нити эльфийской магии. Чьи-то отрубленные пальцы под ногой знаменосца. Клубы алого дыма над лесом. И кровь. Много крови. Так много, что ей при желании можно было бы наполнить целый карьер.

Сейчас Итан ничего этого не замечал. Его разум рисовал перед ним иные картины, хотя тона их были схожими. Итан размышлял, и это в каком-то смысле заменяло ему сон. Последний месяц он спал по три часа в сутки и практически не ел, целиком поглощённый важной исследовательской работой. Под синими и ясными, как у младенца, глазами залегли фиолетовые тени. Светлые, чуть волнистые волосы были взъерошены, а подбородок, шея и верхняя губа заросли неравномерной щетиной. Но всё это лишь придавало его лицу какое-то особенное, зловещее очарование.

Кабинет Итана располагался на верхнем, третьем этаже жилого корпуса в одном из главных сооружений столицы – Храме Трёхликого. Здесь царили полумрак и прохлада, несмотря на ясную, по-летнему тёплую погоду снаружи. В остывающем камине ещё тлели угли, и их мерцание порождало на гобелене причудливые танцующие тени. Длинный массивный стол, за которым сидел Итан, был весь завален разными бумагами: отчётами, сметами, приказами, планами. По левую руку от него громоздились книги в жёстких кожаных переплётах, а также толстые папки с результатами экспериментов за последние два года с именами и подробными характеристиками испытуемых до и после исследований. Отдельной стопкой лежали инженерные чертежи и схемы. Справа в беспорядке валялись вскрытые письма. На одном из них стояла печать Конклава. В нём члены совета интересовались состоянием здоровья отца Итана и предлагали свою помощь… Другое письмо источало сладкий аромат корицы и острых пряностей. Это чародейка Мереена извещала о своём скором визите в столицу и изъявляла желание встретиться, чтобы лично обсудить некоторые "рабочие" вопросы. Поверх её послания мятый клочок пергамента, исписанный корявым почерком, сообщал, что для выполнения заказа потребуется больше времени и ресурсов, чем предполагалось ранее.

Ещё одно письмо в этот самый момент доедало ленивое пламя камина за его спиной. Именно из-за него Итан выглядел сейчас таким печальным и опустошённым. Последняя отправленная им к эльфийским руинам экспедиция возвращалась в город ни с чем. Он возлагал на этот отряд неизмеримые надежды, а всё оказалось зря… В очередной раз.

Небольшая поверхность стола прямо перед Итаном была достаточно расчищена для того, чтобы его использовать. Здесь с самого утра стояло золочёное блюдо с куском нетронутого яичного пирога и надкусанным зелёным яблоком. И ещё лежал пустой лист бумаги, украшенный по центру уже подсохшей чёрной кляксой. Итан собирался писать ответ Конклаву, когда впал в это странное полутрансовое состояние и застыл в неподвижности с заострённым пером в руке.

Большое, занавешенное плотными шторами окно выходило на задний двор, поэтому Итан не мог слышать, как кто-то настойчиво барабанит в закрытые на обед храмовые ворота. Зато его обострённому из-за постоянного недосыпа слуху было доступно множество других звуков. Например, Итан слышал, как гудят трубы этажом ниже. Как переговариваются и смеются над чем-то его братья в трапезной. За тонкой стеной в соседней комнате хрипло, но ровно, дышал его отец, верховный настоятель Храма. Из приоткрытой форточки лёгкий сквозняк доносил до ушей Итана пение птиц в цветущем саду, переливчатое журчание фонтана, голоса прохожих за высоким каменным забором. Часы на башне ратуши вдалеке мерно отбивали полдень…

Но один звук уже долгое время действовал дейну на нервы, не позволяя сосредоточиться: монотонное, неторопливое шкрябанье метлы по каменным плитам, которыми был выложен двор. Для Итана это было подобно скрипу вилки по стеклу, ножа по кости… Невыносимо.

Был в Храме человек, который, как и верховный дейн, с недавних пор тоже перестал обедать в общей трапезной. Из всех обитателей Дома Триединого только его Итан никогда не признавал своим братом, да и человеком в полном смысле этого слова. И никто в целом мире больше не мог издавать такие мерзкие звуки.

Итан размышлял. И с каждым "шшурх-шшшкряб" картины, проносящиеся перед его внутренним взором, становились всё реальнее, будто оживали, переливаясь всеми оттенками красного. Он уже чувствовал запах. Ощущал во рту привкус солёного железа. Он знал, ЧТО ему следует делать. Что уже давно следовало сделать. И он сделает это сегодня.

Шшшкрр. Шшкррряб.

Длинные ресницы Итана дрогнули раз, другой. Тяжёлые веки на секунду сомкнулись, перед глазами вспыхнули разноцветные круги. Мужчина сделал глубокий вдох, медленно выдохнул. Наконец, не выдержал и порывисто вскочил с места, одним пружинистым шагом оказавшись возле окна. Чёрная мантия дейна всколыхнулась, разбудив огонь в камине, и остатки письма от археологов за секунду обратились в пепел.

Шкряб.

Итан осторожно приоткрыл штору. Солнечный луч упал на его лицо, утонув в глубокой синеве глаз и осветив тонкий бледный шрам, тянувшийся с переносицы до левой скулы. Внизу, за окном, старательно подметал двор низенький худой мальчишка в серой робе и засаленном чепчике. Наблюдая за ним, Итан в сотый раз поражался своему терпению и самообладанию. Семнадцать лет! Вот как долго он ждал, подчиняясь строжайшему запрету отца.

Шшшкряб.

Но теперь старик Фэйзил слишком слаб и безволен, чтобы его остановить. Если бы его родной сын, Айгель, был жив, то мог бы что-то изменить. Вот только уже месяц Айгель покоился на дне глубокого ущелья, а гробница его пустовала в фамильном склепе, шпиль которого виднелся за яблоневым садом. Итану были не ведомы эмоции, доступные обычным людям. Но сейчас, вспоминая о содеянном, он всё же испытывал лёгкое чувство… сожаления.