Чёрт в поезде - Ирина Шишковская

Дядя Коля помнил Прухина, теперь уже немолодого пятидесятилетнего мужика, еще ребенком. И отца его покойного помнил, и с матерью всегда уважительно здоровался. Потому что мать Прухина всю жизнь очень уважаемый человек. Высокая, с густыми светлыми волосами, собранными в высокую, державшуюся на шпильках и лаке «Прелесть», прическу, в строгом синем костюме: пиджак с красным значком на лацкане и прямая юбка ниже колен, в руке сумочка, туфли на высоких каблуках, позволявших смотреть на всех жителей этой улицы свысока, она выходила каждое утро, резко захлопнув за собой калитку и шла, гордо подняв голову.

– Здравствуйте, Зоя Ивановна! Доброе утро! – здоровались с ней наперебой соседи до самой автобусной остановки. Там почтительно пропускали первой, а как же, такой человек и ездит с ними, простыми людишками, из пригорода в одном автобусе! Она заходила через передние двери, чуть кивала водителю и садилась на первое место, пусть оно и для льготных пассажиров, ничего, на другое сядут.

Зоя Ивановна работала в «ГорГазе». Только тот, кто жил в частном доме в пригороде и топил печку дровами, может в полной мере оценить все могущество этой конторы. А Зоя Ивановна там работала, и не абы кем, а самим личным секретарем самого главного начальника, поэтому на улицу, на которой она жила, газ был проведен. Тянули ветку до самого ее дома, благо тот стоит чуть ли не последним, а раз вели туда, то и соседей «врезали». Вот таким она была человеком, Зоя Ивановна Прухина. Но и сейчас, давно уже выйдя на пенсию, умела внушить трепет окружающим.

Отец Прухина был другим. Мягкий человек, податливый. Жену уважал и побаивался. После работы бежал домой, а там, надев фартук, жарил-парил, стирал бельё и под неодобрительные взгляды соседей вывешивал его на натянутые во дворе веревки. Был не то, чтобы низкого роста, но какой-то кривенький и косенький. И как такая красавица могла за такого пойти? Дом этот был еще его родителей, которых уже никто и не помнил толком. Отец Прухин достроил веранду, остеклил ее, крышу перекрыл, все успевал. Младший Прухин в него, такой же рукастый, такой же домовитый. Ростом, правда, в мать пошел, но только ростом, а на лицо такой же невзрачный, как покойный отец, встретишь на улице и забудешь тут же, вот ничего примечательного в человеке нет.

Дядя Коля посмотрел вслед удаляющемуся Прухину и подумал, что вот как оно бывает, хороший же мужик, а сам с матерью живет, не женат и детей нет.

– Вот чего бы не жениться ему, а, Зоя Ивановна? – спрашивали соседки Прухину, но уже тогда, когда она вышла на пенсию и стала попроще в обращении, и вроде как ближе к ним.

– Да был он женат, – отмахивалась от них она, – был, да толку с того не было. Жили у нее в квартире год, она все из него пыталась веревки вить, детей не завели, да и разошлись. Я ему и сказала: «Возвращайся домой, Виталик, хватит, нажениховался».

– Ага, ага, – кивали соседки в глаза, а за глаза говорили совершенно другое:

– Небось лезла старуха в молодую семью, такая мимо не пройдет, чтобы не сказать что-то.

– Да и не помню я никакой свадьбы у Прухиных, врет, наверное.

– А может он этот, ну что по телевизору показывают? – спрашивали одни.

– Не может быть, те артисты все сплошь, а он, как и его отец, токарь на заводе, – отвечали им другие.

Виталий Антонович тем временем жил, лысел, дряхлел, и перестал окончательно рассматриваться всеми немногими наивными женщинами, вдовами и разведенными на их улице, как объект внимания, а перешел в категорию бесполую и вневременную, такой себе еще не дед, но уже и не мужчина, нечто непонятное.

Сад у Прухиных был просто загляденье, предмет зависти всех соседей. Его еще старый Прухин заложил, выкорчевав подчистую все деревья, насаженные еще его родителем. Сажал не бездумно, бессистемно, а очень внимательно, подбирая сорта. Постригал деревья правильно, сформировал им красивые кроны, и получился не сад, а конфетка. Зоя Ивановна это все дело не любила, сама в квартире выросла и грядками не занималась.

– Что хочешь делай, меня, главное, не трогай! – говорила она мужу.

Вот они с сыном и вырастили сад. И теплицу построили. Но не такую, как у соседей, лишь бы было и каждый год новый полиэтилен покупай на нее, а настоящую, как стеклянный дом.

– Сделай и мне такую, Егорыч! – как-то попросил их сосед, Вихоткин. Тот был бригадиром в экспериментальном цеху, а жена его, Люська, работником торговли, так что деньги водились, но старый Прухин отказал и вариантов не оставил. Поэтому такая теплица была только у них, Прухиных.

Дядя Коля стоял, опершись на клюку, и курил в сторону забора, чтобы жена не учуяла. Смотрел на Прухинский сад, на теплицу, думал, вот как оно так бывает, что у умелого отца и сын таким умелым вырос. На небе начали проступать звезды, папиросу дядя Коля докурил, стало ему совсем зябко. Поежившись, эх, не греет старые кости уже никакая теплая одежка, он развернулся и, стараясь не напрягать больную ногу, неспеша пошел к дому. В этот момент в теплице на мгновение загорелся и погас свет. Но в эту самую секунду стал виден силуэт Прухина. В этом не было бы ничего особенного, если бы в руках у того не было кастрюли. Что, спрашивается, делать человеку с кастрюлей в теплице? Может, зашел Прухин овощей на салат нарвать, ну сразу и кастрюлю захватил, чтобы удобно было нести обратно. Точно! Но если бы свет случайно загорелся еще раз, то можно было бы увидеть, что в теплице нет ни Прухина, ни кастрюли. Как сквозь землю провалились! Но свет в этот вечер больше не загорался.

Глава 1. Надя. За четыре года до этого

Домой идти совершенно не хотелось. Мать там пьяная, отчим не лучше. То, что с утра уже глаза себе залили, можно было не сомневаться – вчера пенсия за Надиного отца пришла. Пенсия как бы Наде положена, это же ее отец умер, но её получает мать, и ни копейки с той пенсии Наде не перепадает. Но ничего, через четыре года закончится их лафа, будет ей восемнадцать, и если к тому времени мать с отчимом не сдохнут, то тю-тю, плакали их денежки. Надя сидела на остановке и глазела по сторонам. Вон мужик какой-то остановился на своих красных «Жигулях», поднял капот и ковыряется внутри. На таких машинах уже мало кто ездит, разве что совсем пенсионеры, а этот вроде как не старый, одет только чудно: рубашка в клеточку застёгнута под самую шею, как у пай-мальчиков на старых фотографиях, брюки странного коричневого цвета, немодные совершенно, и сандалии такие, как еще в прежние, советские времена носили. Образ странного дяденьки дополняла стрижка, которую бы можно было бы назвать «под горшок», если бы ветер не растрепал его жидкие бесцветные волосёнки по выпуклому лбу. Мужик покопался еще немного в машине, закрыл капот и поехал куда-то. Надя осталась сидеть.