Носи черное, помни белое - Светлана Слижен

Вряд ли она рассчитывала отметить в этом браке серебряную свадьбу, но они это сделали прошедшим летом, как всегда, не пригласив прежних родственников.

– Я смотрю, вы добились своего – пережили моего отца, – стоя у его гроба, сказала Ольга бабке.

Алекса тут же толкнула мать в бок и строго посмотрела на нее. Та осеклась и опустила голову. Старушка стала читать громче. Густо наполнявший комнату запах церковных свечей едва заглушал дух дряхлого тела. Алекса положила в ноги деду принесенные цветы и вывела мать на улицу.

На следующее утро у подъезда дедовой квартиры столпились люди. Среди них Алекса узнала лишь брата матери и ужаснулась. Он был старше Ольги на десять лет, но выглядел хуже собственного отца в сегодняшний день: тощий, отечный, беззубый, наполовину лысый и небритый, с трясущимися руками, в жутком рванье, будто бомж. Его жена давно с ним развелась и не хотела знаться, дети и внуки тоже обходили стороной. Ольга брезгливо отвернулась от брата:

– Как же я рада, что уехала отсюда еще в молодости! Пускай моя жизнь сложилась не так, как хотелось, но всяко лучше, чем здесь, – пробормотала она.

Алекса ничего не ответила. Она хорошо помнила, что дед выпивал часто и немало (стакан-два каждый вечер, а на праздник мог усосать и бутылку), но никогда не пропускал работу, а значит, алкоголиком в обществе не считался. Он обожал внуков и соглашался на любые игры с ними. Как-то Алекса с сестрой насобирали во дворе разной травы, пыльной и точно несъедобной, нарвали ее на кусочки и залили водой в игрушечной кастрюльке. Когда дед вернулся с работы, внучки предложили ему «суп», и он все без остатка съел без какого-либо ущерба для организма.

Дед Семен был невысоким, чуть выше полутора метров, и любил Алексу больше других внуков: она единственная была похожа на него – такие же густые черные волосы (которые, кстати, поседели у него только после семидесяти и слегка поредели после девяноста) и нос картошкой. Дед сажал на колени «среднюю Сашку», как он ее звал, и с гордостью говорил:

– Красавица! Вся в меня!

Алексе было лет пять-шесть, и, глядя в упор на огромный мясистый нос деда, она начинала реветь во весь голос. Уже тогда она знала, что мелковата и толстовата по сравнению со старшей сестрой, тощей светловолосой Сандрой, но перспектива похорошеть настолько, как пророчил дед, превращала взросление в окончательное фиаско.

– Тока характер дурной, не в меня! – ссаживал с колен рыдающую внучку Семен Иванович.

Характер действительно у деда был легкий. Казалось, он никогда и ни о чем не переживает. За ужином, опрокинув стакан спиртного, он часто повторял:

– Надо жрать и кушать – и будет все хорошо!

Когда он увлеченно смотрел хоккей, его можно было спросить, кто с кем играет, и он неизменно отвечал:

– А чертых их знает!

С каждой зарплаты он приносил бабушке цветы (больше похожие на сорванные по дороге через пустырь, чем на купленные), и, будучи в сильном подпитии, вручал их со словами: «Котик, это тебе! » Он прожил с ней сорок лет, но когда ее не стало, так же с аппетитом «жрал и кушал» на другой кухне, ни разу не задумываясь, кому достанется его жилье. Ольга злилась на него и приезжала все реже.

– Знаешь, почему они взяли на себя организацию похорон? – шептала она за столом на поминках Алексе на ухо. – Потому что ему как ветерану все оплатили. Видела солдатиков и военную машину на кладбище? Это совет ветеранов предоставил. И памятник оплатят.

– Ну и хорошо. Но они ведь ходили оформлять все документы.

– Угу. И квартиру на себя тоже. И ту, в которой отец жил еще с моей мамой, и ту, которую ему недавно дали как участнику боевых действий в Великой Отечественной. А у него, между прочим, трое внуков только от меня, а еще от брата.

– Мам, ну давай будем честными, эти внуки не особо деда навещали-то. А эти, бабкины, что ни говори, они ему семья настоящая.

Алекса и Ольга с удивлением наблюдали, как в память о деде Семене говорили добрые слова незнакомые им люди разных возрастов, они вспоминали, как он выпивал с ними, как водил в школу их детей или их самих, как был у них на выпускных и свадьбах. За двадцать пять лет в этой семье выросло не одно поколение, прошедшее через его руки. И они рассказывали о нем, будто это был совсем другой человек, заботливый и неравнодушный. Вдруг слово предоставили Ольге – единственной дочери усопшего. Она растерялась, и Алекса ее выручила.

– Семен Иванович прожил очень долгую достойную жизнь, – сказал она. – Наверное, многие здесь удивятся, но в нашей семье дед прожил гораздо дольше, чем в вашей: сорок лет почти вдвое больше двадцати пяти.

В зале стало тихо, лица присутствующей молодежи вытянулись.

– Поэтому, я надеюсь, вы с пониманием отнеслись к нашему желанию похоронить его вместе с моей бабушкой. Она долго его ждала, у них были общие дети. – Алекса вздохнула и продолжила: – Дед – практически ровесник революции, он прошел вместе со своей страной через все испытания двадцатого века: голод, войну, плен, восстановление хозяйства, перестройку. Он жил очень скромно и много без чего мог обойтись, но единственное, без чего не мыслил свою жизнь, – это семья. Даже когда после рубиновой свадьбы умерла его жена, моя бабушка, он нашел в себе силы создать новую семью и прожить еще целую жизнь. Именно поэтому мы все собрались здесь сегодня за одним столом и вспоминаем его добрым словом. Пусть земля ему будет пухом!

Ольга выпила до дна. Чуть позже к Алексе подошли дочери бабки и сказали спасибо за речь. Они оказались нормальными тетками, извинились за свою склочную мать, поблагодарили за приезд и вручили Ольге целую коробку с фотографиями и какими-то бумагами деда. От предложенных денег на расходы отказались.

– Мы и так не внакладе остались. Но это было распоряжение Семена Ивановича, – виновато произнесли они, имея в виду истории с квартирами.

– Не без влияния вашей матушки, – вставила Ольга.

– Это так. Но мы никогда ни на что не претендовали.