Увидеть Париж – и победить! - Андрей Ильин

– Никак невозможно. Он находится под следствием.

– Но нашим читателям крайне интересен этот материал. И понимая их интерес, мы готовы понести издержки… – Написать на листке пару цифр.

– Читатели? Я понимаю. Я попробую…

Камера. Стол, стул, подследственный.

– Степанов Михаил Сергеевич?

– Так точно.

Смотрит исподлобья. Ничего хорошего не ждет от встречи. Но и ничего не боится. Отбоялся свое – взгляд спокойный, сосредоточенный, без каких-либо эмоций. Что хорошо.

– Я журналист. Хотел бы поговорить с вами, что называется без протокола…

И слово за слово. На самом деле прощупывая его по всем статьям. Как учили. Чтобы каждый взгляд, каждый жест отметить, не пропустить. Чтобы нащупать болевые точки, задавая невинные, на первый взгляд, вопросы.

Смерти… Нет, не боится. На деньги не купится. Привык в своих казармах жить по-спартански, обходясь самым необходимым. На хрена ему миллионы? Эмиграция в теплые страны? Нет, не рвётся за кордон. Нечего ему там делать. Может, алкоголь или чего покрепче? Нет, не похоже. Патриотизм? Имеет место быть. Хотя и скрывает. Потому что разочаровался в громких словах. Религия? Ни в бога, ни в черта. Потому что такого насмотрелся… Дружба? Есть реакция, хоть и слабая. Потому что продавали его и предавали. Но можно прощупать глубже…

Что еще?

Болтливостью не отличается. Не заискивает и не пытается понравиться. Мимика сдержанная, «сонная», по которой почти ничего не прочитаешь. Есть своя, которую он не выставляет на всеобщее обозрение, мораль. И свои принципы. Где же самое слабое место?

А если семья?

Есть реакция! Не безразлична ему семья. Единственное, что держит его на этом свете. И если до нее доберутся мстители… Например, когда сыновья подрастут, а защитника у них не будет. Всё остальное – боевые навыки, опыт, участие и награды вторично.

Вроде ничего мужик. Подходящий. Но припугнуть его всё равно придется. Не теперь, после. После того как…

Вначале собрать дополнительную информацию.

Пообщаться с друзьями.

Повстречаться с семьей.

Поговорить с «кровниками».

А вот теперь можно.

– Снова вы?

– Я. Но уже не для болтовни. Уже по делу.

– Статью писать? Или шить?

– Нет. Вытащить вас с нар.

Зыркнул удивлённо. И снова закаменел.

– Вы что, господь бог?

– Считайте, что его наместник на этой конкретной «земле».

Не верит. Морщится.

– А зачем? Мне и здесь нормально.

– Вам – может быть. А семья? Сыновья ваши, Павел и Игорь, как они без вас? Они скучают.

Метнул быстрый взгляд.

– Откуда вы?

– Оттуда. В гостях у них был. Очень симпатичные пацаны – шустрые, начитанные. Вот письмо вам от них принес. Почитайте. – Протянул лист бумаги.

Подследственный недоверчиво взял письмо. Начал читать. И еще раз… Побледнел лицом.

– А теперь представьте, что с ними будет, если вас посадят лет на десять. А вас посадят. И когда Павел и Игорь подрастут, то ваши «кровники»…

Заходили желваки по лицу.

В больное место угодил «журналист». В самое!

Усмехнулся криво. Зло.

– Добренького изображаете? Типа желаете мне помочь?

– Не хочу, а уже помог. Вот купчая на приобретение дома. На имя вашей жены. Не здесь, в России. Там они будут в безопасности. Про этот адрес никто не знает. Завтра они уезжают на новое место жительства. Вот письмо от вашей жены. В нём она благодарит вас за заботу, за дом и что-то там личное – я не стал читать.

Майор недоверчиво и где-то даже испуганно взглянул на «журналиста».

– Зачем вам… это?

– Помочь ближнему – богоугодное дело. Тем более, что мы, в некотором роде, коллеги.

– Что я должен за это сделать?

– Многое. Или ничего. На ваше усмотрение.

– А если я откажусь, то…

– То ничего не случится. Ваша семья останется в этом доме. А вы, если сможете пережить заключение, приедете потом к ним. Но я предлагаю вам освободиться прямо сейчас.

– Зачем я нужен?

– Вы должны помочь в одном деле. Нет, это не криминал, это работа во благо государства. Нашего с вами.

– А если я теперь соглашусь, а после вас кину?

– Если кинете, то я сообщу ваш новый адрес вашим недругам, – спокойно ответил «журналист».

– Берёте семью в заложники?

– Не я, а вы, если надумаете нарушить условия сделки, от которой теперь можете отказаться. Или вы собираетесь предать? Нет? Тогда чего вам бояться?

– Что я должен буду делать?

– То, что умеете. Чему вас учили.

– Меня учили убивать…

– Не исключено.

– Можно подробнее?

– Все сказать не могу. Но намекну. Вы отправитесь в командировку в дальнюю страну, где предложите свои услуги.

– Кому?

«Журналист» пожал плечами.

– Хотел бы я это знать.

– Ловля зубастых щук на карася? А карась, выходит, я?

– Пусть будет так…

– А вы рыбак?

– Нет, тоже живец. Только чуть покрупнее.

– А если я…

– Всякое может быть… На этот случай вы положите на счет некоторую сумму денег, которую жена сможет снять. После того как… Еще вопросы?

– А не врете? А то все нынче кивают на государство, а набивают свой карман.

– Нет, не вру, – серьезно ответил «журналист». – Впрочем, вы сами сможете в этом убедиться. По характеру заданий. Ну что… По рукам?

– А как вы меня отсюда вытащите?

– За денежки. За твердую американскую валюту.

– Когда я должен дать ответ?

– Сейчас. Потому что если не вы, то мне придется искать кого-то еще.

* * *

Человек шел по улице. Ничего не нарушал, не заступал на проезжую часть, переходил дорогу только на «зеленый» и вообще он был человеком очень аккуратным и педантичным. Потому что был немец, а по профессии – бухгалтер. То есть законопослушный европеец в квадрате. Если не в кубе. Это его и подвело. Потому что из дома на службу он выходил строго в одно и тоже время и шел одним и тем же маршрутом, чтобы открыть дверь офиса ровно без трех минут девять и успеть зайти в свой кабинет. В девять ноль-ноль он приступал к работе, трудился без перекуров и разговоров до обеда, потом разворачивал принесенные с собой бутерброды, ел и снова работал до семнадцати ноль-ноль. В семнадцать ноль-ноль он вставал из-за стола, выключал компьютер и шел домой. И так тридцать лет. Потому что это и есть образец европейского счастья – работать на одном и том же месте до конца дней своих, будучи уверенным, что тебя не уволят. Это только странные русские всю жизнь мечутся, меняя место работы, пытаясь ухватить за хвост жар-птицу счастья, которая всегда на поверку оказывается драной бройлерной курицей. Но так, чтобы на одном месте, за одним и тем же столом или подле станка… нет, увольте… По собственному желанию. Лучше удавиться, чем такая, из конца в конец, тоскливая жизнь.