Превозмогая боль - Шамсият Абасова

– Марьям, я люблю тебя, – нежно глядя в глаза в очередной раз признался он жене в любви. – Я благодарен судьбе за то, что она подарила мне эту любовь к тебе.

Марьям растрогало признание мужа. Вокруг шла война, разрывались снаряды, пораженные севастопольцы спешили покидать город, полуразрушенный Севастополь неминуемо переходил к врагу. На войне, на грани жизни и смерти, когда каждая минута может стать последним мгновением жизни, любое проявление любви и нежности воспринимается особенно трепетно и остро.

По щекам Марьям покатились слезы. Она уже поняла почему билетов только два, но все же решила повторить свой вопрос в надежде услышать другой ответ.

– Почему ты не едешь с нами?

– Марьям, я еле достал билеты для вас, – как можно спокойное сказал Мухаммад взяв жену за плечи, – у нас нет возможности эвакуировать всех. Многие наши корабли потоплены. – тут Мухаммад запнулся, он хотел рассказать жене о таких невосполнимых потерях как «Армении» и «Абхазии», но решил не пугать жену перспективой разделить судьбу с пассажирами «Армении». – Нет возможности вывезти всех. Ты понимаешь.

– Но есть же какой то выход. ., – хотела посокрушаться Марьям но муж ее перебил.

– Я уйду в партизаны. Мы оставляем город, но не сдаемся. Мы с тобой очень скоро вернемся в наш дом и будем жить счастливо. Враг рано радуется. Победа будет за нами. Ведь с нами вся наша огромная страна, весь наш великий народ. Врагу не сломить нас.

Марьям прижалась к мужу и темно синюю форму намочили капли слез. Она понимала, что возможно видит своего мужа в последний раз в этой жизни. Тут она впервые в жизни задумалась о перспективе встретиться с ним в жизни вечной. Марьям была истинной коммунисткой. Не то, что она не верила в Бога и в жизнь после смерти, просто в ее семье вообще ничего такого не обсуждалось. Не говорили о Боге и о душе. Это считалось преступлением и за это могли сурово наказать. А сейчас ей захотелось иметь бессмертную душу которая после смерти встретиться с душой Мухаммада и будут вместе в вечности.

– Береги себя, родная, – сказал Мухаммад. И больше всего береги Джамала. Вы самое ценное, что есть у меня в этой жизни.

***

В туманный день с моросящим дождем, Марьям без багажа, с ребенком на руках наспех завернутым в одеяло, что бы не простыл пыталась пробраться на теплоход следующий из Севастополя в Туапсе. Стоял гул, совсем рядом слышны были звуки стрельбы и разрывающихся снарядов. Мужчины в военной форме тщательно следили за тем, что бы на судно прошли только пассажиры с билетами. Всеобщая паника и хаос, крики и просьба о помощи в перемешку с холодным морским воздухом и моросящим дождем делала атмосферу непереносимой. Очередь двигалась медленно. Принимаемые на корабль граждане отказывались бросать багаж, были попытки провести с собой безбилетников. Марьям крепко прижимала к себе затихшего ребенка. Все эти месяцы войны очень сильно изменили Джамала. В исхудавшем и перепуганном ребенке сложно было узнать того озорного, жизнерадостного непоседу каким он был до войны. Марьям очень крепко прижимала к себе ребенка. Ей было страшно и тревожно на душе. Хотелось поскорее оказаться на корабле. А еще эти крики, стоны и плач тех кого не брали на корабль… Вдруг где то совсем недалеко раздалась сирена противовоздушной тревоги. Налет вражеской авиации сейчас мог стать трагическим для всех эвакуируемых. На небе появились немецкие самолеты, и через несколько секунд в море поднялся «гриб» волны от сброшенного немцами бомбы. Потом еще и еще. Самолеты совсем не боясь Советских зениток, при чем не зря подлетали совсем близко и с воздуха обстреливали совсем обезумевших от страха людей. Люди в панике бросились бежать. Там и тут люди падали прямо в воду окрашивая ее в красный цвет, Марьям повезло больше, она успела добежать от берега на безопасное расстояние.

Марьям сама не помнила сколько она так бежала как вдруг услышала выстрелы и непонятную для нее речь. От этих криков на немецком языке у девушки мороз прошел по коже. До сих пор она не слышала немецкий, и даже не знала какой он на слух, но в этих словах выкрикиваемых где то совсем близко и сопровождаемых выстрелами девушка сразу узнала голос врага. И тут оглядевшись вокруг, среди руин она увидела полные ужаса глаза таких же простых людей как она. Вдруг перед ними прошелся человек в немецкой военной форме с автоматом на перевес и жестами указывал пройти по направлению вдоль улице. Все подчинились.

Люди в немецкой форме громко крича и жестикулируя угрожая автоматами что то требовали. Марьям поняла, что они хотят что бы все залезли в вагоны. Поднялся крик. Кто то бросился бежать, и были убиты. Марьям лихорадочно пыталась соображать: корабль на котором они собирались выбраться из города потоплен, а теперь немцы сажают их в поезд. Значит Севастополь уже захвачен, порт и железнодорожные пути в распоряжении врага. Марьям очень сильно прижала к себе ребенка. Сейчас ей захотелось слиться с ним воедино, превратиться в одно целое, что бы ни кто и никогда не смог их разлучить. Когда Марьям уже была близка к вагону один из солдат вермахта набросился на нее и вырвал из ее рук ребенка. Она с плачем бросилась на него но, тут же была отброшена ударом рукоятки автомата в грудь. Кто то схватил ее и швырнул в вагон. Обезумевшая от ужаса женщина с криком побежала к выходу, но тут опять получила удар в грудь, такой силы что вставать она уже не могла.

Глава 3.

«Джамал, милый мой ребенок!

– Нет! Нет! Нет! Не забирайте его у меня! Умоляю, не забирайте! Нет! »

Мертвую тишину в ночи оглушил крик женщины. Марьям резко поднялась на деревянной лежанке.

– О Господи, опять спать не дают, – послышался где то полусонный, недовольный голос.

«Это был сон, опять этот сон» – девушка прижала руки к груди и по лицу покатилась скудная слеза, оставляя за собой след на грязном лице не знавшем воды вот уже много дней, возможно даже недель.

Заключённые концентрационного лагеря «Освенцим» имели возможность мыться только если шел дождь. Марьям сама не знала как долго она здесь находится. Барак в котором содержали ее вместе с такими же несчастными как она вмещал в себя 500 человек. Немецкая охрана строго следила за тем что бы это число не уменьшалось, но часто она увеличивалась. Смертность была колоссальной. Каждый день на построении не досчитывались от 50-100 человек, это в лучшем случае, были дни когда даже половина заключенных не выходили, по причине того что умерли или уже просто не находили сил подниматься на ноги и идти куда то. Такие случаи совершенно не расстраивало людей в военной форме, они весело и даже с каким то озорством приказывали членам зондеркоманды расчистить барак, а потом спокойно шли считать. Немцы очень любили счет и порядок, и если числа совпадали они в веселом состоянии духа спокойно шли завтракать. В случае с бараком Марьям только один раз было так что количество не совпадало. Немцы не досчитались троих заключенных. И тогда начался кошмар. Заподозрив в побеге и даже в каком то заговоре тогда расстреляли треть его обитателей. Марьям тогда повезло. Каким то чудом ее не избрали в число расстреливаемых. А жить Марьям хотелось. Безумно сильно хотелось. Голова все время от голода кружилась, особенно по утрам мучили приступы тошноты, с каждым днем сил становилось все меньше и меньше… За этот год, что она здесь Марьям считалась старожилкой, никого из тех кто прибыл с ней не осталось уже в живых, многие кто прибыл после тоже уже умерли. Да и она сама уже больше походила на мертвую чем на живую: скелет обтянутый кожей. Но, каждый день женщина находила в себе силы вставать, и идти на построение, стоять там долгие минуты и даже часы в то время как ноги уже отказывались держать, а потом еще и идти на работу. А работала Марьям в огромном помещении рядом со складом. Туда приносили одежду, которая нуждалась в почине. Целыми днями там трещали машинки. Марьям еще в детстве бабушка научила шить, именно это и спасло ей жизнь. У нее была здесь работа, а значит ее не убьют. Баланга из гнилых овощей которой их кормили помогало Марьям сохранять в своем теле жизнь. А жить ей было ради чего. Она просто до безумия хотела снова прижать к груди своего сына, снова почувствовать нежное, пахнущее детством тельце своего ребенка. Несмотря на голод и холод, изнуряющий труд, издевательства надзирателей. ., несмотря не невыносимые, несовместимые с жизнью условия существования в лагере именно эта мечта давала женщине силы жить, именно она привязала ее душу к телу. Эта идея пропитала ее мозг, и все ее существование, стала навязчивой, преследовала женщину днем и ночью.