Воронята - Мэгги Стивотер

Адам остановился перед Ганси. Вокруг сильно пахло мятой: тот рассеянно жевал листок. Адам постучал по наушнику в правом ухе Ганси. Друг испуганно вздрогнул и вскочил.

– О… привет.

Как всегда, у него был вид героя всех американских войн – растрепанные каштановые волосы, прищуренные от летнего солнца ореховые глаза, прямой нос, любезно дарованный ему древними англосаксонскими предками. Буквально всё в Ганси говорило о доблести, власти и крепком рукопожатии.

Девушка уставилась на него.

Адам хорошо помнил, что при первой встрече Ганси показался ему устрашающим. Как будто их было двое – первый обитал внутри постоянно, а второй надевался сверху поутру, когда Ганси клал бумажник в задний карман брюк. Первый был беспокойным и страстным и не обладал никаким характерным выговором, а второй буквально источал скрытую силу и разговаривал с гладким, красивым акцентом, присущим выходцам из аристократических семей Вирджинии. Для Адама было загадкой, отчего две эти версии не совмещались.

– Я не слышал, как вы вошли, – сказал Ганси, и они с Адамом стукнулись сжатыми кулаками.

В исполнении Ганси этот жест был одновременно очаровательным и неловким, как произнесенная на незнакомом языке фраза.

– Эшли, это Ганси, – сказал Диклан приятным нейтральным тоном.

Таким голосом сообщают о торнадо и приближении холодного фронта. О побочных эффектах маленьких синих таблеток. О технике безопасности на борту лайнера номер 747, которым мы летим. Диклан добавил:

– Дик Ганси.

Если Ганси и подумал, что подружки Диклана вполне взаимозаменяемы, то не выказал этого. Он просто поправил, добавив в голос капельку льда:

– Как тебе известно, Дик – это мой отец. А я просто Ганси.

Эшли с удивлением взглянула на него.

– Дик?

– Традиционное имя, – ответил Ганси, с усталым видом человека, которому надоело, когда его переспрашивают. – Я стараюсь на него не отзываться.

– Ты учишься в Агленби? Супер. А почему ты не живешь в школе? – спросила Эшли.

– Потому что всё это здание принадлежит мне, – ответил Ганси. – И это гораздо выгоднее, чем платить за комнату в общежитии. Ее нельзя продать, после того как окончишь школу. Считай, деньги пропали.

Дик Ганси Третий терпеть не мог, когда ему говорили, что он похож на Дика Ганси Второго, но прямо сейчас он действительно на него походил. Оба, когда хотели, наряжали логику в изящный клетчатый жилетик и выгуливали на аккуратном коротком поводке.

– Господи… – произнесла Эшли и посмотрела на Адама.

Долго ее взгляд не задержался, но, тем не менее, Адам вспомнил, что свитер у него на плече протерся.

«Ничего страшного. Она туда не смотрит. Никто, кроме тебя, этого не замечает».

Адам с некоторым усилием расправил плечи, жалея, что школьная форма сидит на нем не так безыскусно, как на Ганси и Ронане.

– Эш, ты просто не представляешь, почему Ганси поселился именно здесь, – сказал Диклан. – Расскажи ей, парень.

Ганси не мог устоять. Ему всегда страстно хотелось поговорить о Глендауэре. Поэтому он спросил:

– А что ты знаешь про валлийских королей?

Эшли поджала губы, пощипывая пальцами кожу на горле.

– Хм… Левеллин. Глендауэр. Лорды Английской марки.

Улыбка на лице Ганси вполне могла воспламенить угольные копи. Адам понятия не имел о Левеллине и Глендауэре, когда они с Ганси познакомились. Тому пришлось объяснить, что Овайн Глендур – или Оуэн Глендауэр, как говорили англичане, – был средневековым валлийским лордом, который боролся за свободу Уэльса, а затем, когда его поимка казалась неизбежной, просто исчез со страниц истории.

Но Ганси всегда был не прочь рассказать об этом еще раз. Он повествовал о древних событиях, как будто они произошло совсем недавно. Ганси с восторгом говорил о магических знамениях, которые сопровождали рождение Глендауэра, о его легендарной способности становиться невидимым, о невероятных победах над превосходящим противником и, наконец, о загадочном исчезновении. Слушая Ганси, Адам видел зеленое подножье валлийских холмов, широкую сверкающую гладь реки Ди, суровые северные горы, в которых скрылся Глендауэр.

В рассказах Ганси Овайн Глендур не мог умереть.

Адам слушал, и ему было совершенно ясно, что для Ганси Глендауэр – больше, чем историческое лицо. Он воплощал буквально всё – мудрость и смелость, уверенность в избранном пути, связь с мистическими силами, общее уважение, оставшуюся в веках память.

Ганси, вновь погрузившийся в очарование древних тайн, совсем разошелся. Он спросил у Эшли:

– Ты слышала легенды о спящих королях? Что герои вроде Левеллина, Глендауэра и короля Артура на самом деле не умерли – они просто спят в своих гробницах и ждут пробуждения.

Эшли вяло моргнула и ответила:

– Мне кажется, это метафора.

Может, она была и не такой тупой, как они думали.

– Возможно, – ответил Ганси и шикарным жестом указал на карты, исчерченные линиями силы, вдоль которых, как он полагал, перемещался Глендауэр.

Схватив лежавшую на столе тетрадь, он стал перебирать карты и вырезки в качестве примеров.

– Я полагаю, что тело Глендауэра перевезли в Новый Свет. А именно – сюда. В Вирджинию. Я хочу найти, где он похоронен.

К большому облегчению Адама, Ганси умолчал о том, что, по его убеждению, легенды гласили правду и спустя столько веков Глендауэр был еще жив. И о том, что, по мнению Ганси, он должен был оказать большую услугу тому, кто его разбудит. И о том, что желание найти давно пропавшего короля не давало ему покоя. И о полуночных звонках Адаму, когда Ганси, помешанному на поисках, не спалось. О микрофильмах и музеях, о газетных статьях и металлоискателях, о бонусах постоянного пользователя авиалиний и о потрепанных иностранных разговорниках.

И обо всем, что касалось магии и силовых линий.

– С ума сойти, – сказала Эшли, не сводя глаз с тетради. – А с чего ты взял, что он здесь?

На этот вопрос можно было ответить двумя способами. Первый способ основывался исключительно на исторических данных и вполне подходил для широкой публики. Другой предполагал упоминание о волшебных лозах и магии. Иногда, в неудачные дни, Адам верил в первый вариант, и то не до конца. Но быть другом Ганси значило надеяться на второй. В этом, к большой досаде Адама, преуспевал Ронан: его вера в сверхъестественное объяснение была непоколебима. А вере Адама недоставало полноты.