Призмы Шанбаала - Дарья Борисова

Я выбрала гостиную, и войдя внутрь, не пожалела. Телевизор был отменный, вместо сидений на полу были раскиданы мягкие пуфики и подушки, бильярд. Темноволосая девушка склонилась над столом, примериваясь кием к шару.

Я подтащила пуфик так, чтобы сидеть неподалеку от остальных, но в тени. Я приглядывалась пока к остальным, пытаясь понять, с кем можно поговорить, а от кого стоит ждать только проблем. Пара существ обернулись на меня, но, в общем и целом, все проигнорировали. Я спокойно перевела взгляд на экран, где диктор рассказывала последние новости, и глазами зацепилась за бегущую строку.

Сердце бешено заколотилось в груди, а потом легкость поселилась во всем теле, и мне стало неимоверно хорошо. Перед глазами запрыгали цветные точки. Я вцепилась ногтями себе в лодыжку, с помощью физической боли избегая обморока.

– …но Предатель Пятимирья ускользнул из лап правопорядка. Полукровка Пандора, дочь Предателя, согласилась свидетельствовать против него и птицы Рах. Сейчас девушка находится на лечении в Центре Сострадания.

«Пап, я в телеке», – подумала я, закрывая низ лица руками.

Девушка, игравшая в бильярд, выпрямилась, разворачиваясь и смотря на меня. В глазах у нее застыло легкое раздражение. Она сердито нахмурилась, фыркнула и снова склонилась над столом. Я попыталась успокоить сердцебиение. Фотографии они не показали, только имя назвали, а мало ли Пандор среди жителей Пятимирья? Это не самое распространенное имя, но входит в двадцатку. И полукровок среди них тоже немало.

Я не должна впадать в ужас только потому, что меня упомянули в новостях. Скоро все забудут. Я не главное действующее лицо Восстание, и его битв. Вот если бы папу поймали… Но что подумает папа, когда услышит, что я предала его? Поверит ли, что я ничего им не рассказывала? Да и увидимся ли мы когда-нибудь? И что значит его чертово послание?

Я поднялась на ноги, заставляя себя идти медленно, покинула гостиную, выбегая на улицу и прячась в деревьях аллеи. Меня все еще заносило на поворотах, но две недели жизни с крыльями спустя ходила я намного лучше. Дойдя до скамейки, я тяжело опустилась на нее, раскладывая крылья на спинке, закрыла глаза и подышала, потом открыла глаза и огляделась по сторонам. Наверху между деревьев летали огоньки, а деревья были незнакомой породы. На них не было ни плодов, ни цветов. Достав из кармана телефон, я зашла в справочник Пятимирья и начала сравнивать то, что видела на картинке, и то, что видела перед собой.

Когда биение сердца слегка успокоилось, я поднялась на ноги, пошевелила рукой, разыскивая вай-фай, а обнаружив его, облегченно вздохнула. Я зашла в сеть, пролистала страницы Хатхор и Амрэя, и волна спокойствия и счастья накрыла меня с головой, когда я увидела, что в сети они оба были совсем недавно. Я отправила каждому по сообщению – не несущему особо смысла, но достаточному, чтобы начать разговор, убрала телефон в карман и неторопливо пошла по аллеям.

Однако гулять по прямой быстро стало скучно, и огибая клумбы и совершенно бесстыжим образом приминая газон, я свернула в сторону между деревьев. Парк начинал казаться бесконечным, но я догадывалась, что это обманчивое впечатление. Заметив рябь между стволов, я сощурилась, приглядываясь, присела и подобрала наугад несколько камушков гравия с ближайшей клумбы, прицелилась и кинула камень в сторону мерцания. Тот отскочил, на миг полыхнув ярко-белым. Ясно, барьер. Огоньки вылетели из ближайшего куста, шумно жужжа, и закружились над местом, куда упал камушек, затем подняли его и вернули обратно на клумбу. Я засмеялась, прикрывая рот рукой, чуть повернула голову в сторону и краем глаза заметила, что за мной хвостик.

– Привет, – сказала я, разворачиваясь к девушке.

– Ну привет, – она прикрыла черные глаза с фиолетовой радужкой от света редкого солнца, проникающего сквозь лучи деревьев. – Леди Тьмы, Персефона из рода Самаэля.

– Полукровка Пандора, безродная, – я улыбнулась. – Ты привыкла всем так официально представляться?

– Социальная норма, – она серьезно кивнула.

Легкое раздражение царило в ее глазах, но я все списала на солнце. Многие его не любят. Отец тоже вечно ворчал, что у него глаза болят от света, и, если мы были где-то на юге, всегда плотно занавешивал окна и не выбирался из дома до вечерних сумерек.

– Ты дочь Люциана Неверящего? – спросила она.

Я похолодела. Да что там я – мне показалось, что все вокруг похолодело, хотя ветра не было, и солнце за тучами не скрылось. Я медленно подняла руку, перебрасывая косу с плеча за спину, перенесла вес с одной ноги на другую, подыскивая самый правильный ответ, но не смогла понять, что должна сказать. Девушка сердито хмурилась.

– Да, – сказала я, не в силах больше выносить молчание.

После допросов в тюрьме тишина угнетала, и я думала, что начинаю бояться тишины в совершенно ином смысле, чем это обычно бывает. Я прислушалась к шелесту листвы, пытаясь убедить себя, что тишины нет, и мысленно пообещала себе на все прогулки впредь брать с собой наушники, лишь бы больше не слушать молчание. Снова я этого не вынесу.

– Понятно, – сказала она, опуская руку. – Я так и подумала.

– А что, по телеку показали? – я постаралась, чтобы вопрос прозвучал шуткой.

– Не-а. Но в сети полно фоток, – Персефона подошла к дереву, поймала одну из веток за листочек и оторвала его, разминая в пальцах.

– Послушай, – я тяжело вздохнула, готовясь лгать. – Я не мой отец. И взгляды на мир у меня не такие.

Она разжала пальцы. Листочек слетел с ее пальцев, приземляясь на газон. Она не отвечала, и я судорожно подыскивала аргументы. Мне нужно было однажды сплести эту ложь, чтобы потом пользоваться ею всю свою жизнь. Или до тех пор, пока я не встречусь с отцом, и всё не станет по-прежнему.

Только где-то глубоко внутри зрело убеждение, что «по-прежнему» уже никогда не будет.

– Жуткая у тебя прическа, – протянула она, оправляя собственные иссиня-черные пряди волос.

Что-то в ее лице казалось мне знакомым, но пока я соображала, до меня дошел смысл ее ехидного комментария.

– Нормальная у меня прическа, – я нахмурилась. – Это после тюрьмы такое с головой.