Белая вода - Юрий Козлов

– Я… могу одеться? – поинтересовался Объёмов. В трусах он почувствовал себя увереннее. В голове даже зашевелились забавные мысли о нарушении прав человека и каком-то ордере, который будто бы кто-то должен был ему предъявить.

– Отдыхайте, товарищ, – с отвращением посмотрел на него борода. – После проверки вас переселят в другой номер, и вы… сможете продолжить. Где ваш паспорт?

– В куртке, если я не ошибаюсь, во внутреннем кармане, – потянулся к стулу Объёмов.

Закончивший осмотр его сумки (одной рукой он брезгливо перебирал застиранные носки и футболки, другой зачем-то снимал это на видеокамеру), оператор его опередил, прохлопал куртку свободной ладонью, выложил из кармана всё, что там было, на стол. Неужели, зауважал оператора Объёмов, решил документально – для истории – запечатлеть нищету русского писателя? Или, мелькнула другая мысль, его морально-нравственное падение? Сразу вспомнились благообразный седой, аскетично худощавый (наверное, соблюдал все православные посты) министр юстиции Ковалёв, гонявший в бассейне голых девиц; упитанный прокурор Скуратов, бессильно (несмотря на старание других – сухопутных – тружениц сферы сексуальных услуг) раскинувшийся на широкой кровати в похожем гостиничном номере. И пусть, злобно подумал Объёмов, пусть покажут по телевизору, хоть кто-то узнает о моём существовании! Только ведь не покажут…

– Удостоверение секретаря Союза писателей России, социальная карта москвича, пенсионная книжка, приглашение от министра культуры Белоруссии на научно-практическую конференцию по современному состоянию русского литературного языка, – перечислил извлечённые документы борода.

– Мой доклад открывает конференцию, – с достоинством добавил Объёмов.

Борода неторопливо перелистал, одновременно проверяя на плотность (не пропустил ни одной страницы! ), паспорт, отложил его в сторону. Прочие документы не вызвали у него большого интереса, а на красно-клеёнчатое с торчащим, как копьё, пером (Объёмов писал таким, обмакивая его в чернильницу, полвека назад в школе), заполненное от руки удостоверение секретаря Союза писателей России с расплывшейся фиолетовой печатью вообще посмотрел с недоумением. Зато обратил внимание на привезённые Объёмовым в надежде подарить их уважаемым людям, допустим, белорусским издателям, литературоведам, а ещё лучше – профильным чиновникам, книги. Особенно долго он изучал издание, обложку которого украшала фотография свирепо оскалившегося, бритого наголо Объёмова в чёрной с черепами и скрещёнными костями косынке на голове. На ней настоял художник издательства, уверенный, что это положительно скажется на продажах. «Агрессия и мужество, – помнится, заявил он, – это то, чего смертельно не хватает русскому читателю. Если нет в тексте, так пусть хоть будет на фотографии». Вдоволь налюбовавшись на агрессивного и мужественного Объёмова, постранично протрусив книги за растопыренные обложки, борода переключился на Каролину.

Фотограф, порывшись в её сумке (Объёмов и не заметил, что она пришла с сумкой), протянул бороде паспорт.

– Грибоедова Анна Дмитриевна, – произнёс борода, сверился с какой-то бумагой. – Доктор искусствоведения, ведущий специалист Российского государственного института архитектуры и дизайна по ландшафтам восточноевропейских усадеб семнадцатого – девятнадцатого веков. Вы, как я понимаю, тоже приехали на конференцию?

– И уже об этом сожалею! – раздражённо отозвалась с кровати Каролина нервно-интеллигентным, каким прежде, во всяком случае с Объёмовым, не разговаривала, голосом. – Вы так встречаете в Белоруссии всех гостей или только тех, кто из России?

– Объясните своё присутствие в номере господина Объёмова, – вежливо попросил борода.

– И не подумаю, – надменно ответила Каролина, она же, как только что выяснилось, Грибоедова Анна Дмитриевна, о чём уведомил Объёмова очередной пододеяльный кулачный тычок в бок. – Я не обязана обсуждать с вами, уважаемый… не знаю вашего имени-отчества и звания, свою личную жизнь. Василий Тимофеевич Объёмов – мой старый и добрый знакомый. В отчёте можете написать: «Присутствие в номере объяснила необходимостью согласования позиции российской делегации по итоговой резолюции конференции».

– Давно носите парик, Анна Дмитриевна? – поинтересовался борода. Похоже, ему было плевать на многолетнее доброе знакомство доктора искусствоведения и секретаря Союза российских писателей.

– После второго курса химиотерапии. Тогда же мне пришлось обменять паспорт. Видите ли, болезнь вносит некоторые изменения во внешность человека.

– А предполагаемая близость смерти раскрепощает в желаниях, – продолжил борода. – Не сомневаюсь, вы победите болезнь, Анна Дмитриевна. Энергии, желания полноценно, по-молодому жить в вас хоть отбавляй. К тому же современная медицина творит чудеса.

– Где-то, – мрачно уточнила, поправив очки, Каролина, – только не в России.

– Мы осмотрели ваш номер на… пятом, кажется, этаже. Можете возвращаться. Если, конечно, захотите, – поднялся из-за стола борода.

– Я знаю эту лярву! – вдруг подал голос спецназовец в обливном шлеме, указав на Олесю. – Работает по вызову. Приезжает с Украины. У неё месяца два назад был привод, расцарапала морду клиенту из Ставрополя. Мужик пригнал в Лиду вагон шерсти, а она…

– Не п…, – подала голос Олеся. – Он забрал заявление.

– Паспорт, – потребовал борода.

– В плаще, – кивнула на ворох одежды на полу Олеся.

Фотограф нагнулся, извлёк, порывшись в косметичке, синий с трезубцем (или пикирующим соколом – и такое объяснение национального символа слышал Объёмов от знакомых украинцев) паспорт.

– Что вы здесь делаете в… два часа ночи, Олеся Ондриiiвна? – поинтересовался, взглянув на часы, борода.

– Забежала на огонёк, – хмуро объяснила Олеся. – Он, – кивнула на Объёмова, – меня пригласил, я пришла, а они тут с этой… очкастой, ещё и рак у неё, твою мать!

– Пригласил, – повторил борода, – каким образом?

– Простейшим, – пожала плечами Олеся. – По телефону.

– А вот это мы сейчас уточним! – неожиданно оживился, даже потёр руки, как алкаш при виде наполненной рюмки, борода. – И если звонок не подтвердится… Ваш театр трёх актёров… Как Станиславский – не верю! Что он говорил? Театр начинается с вешалки. Я вас всех повешу!

Оператор протянул бороде побитый, морально и физически устаревший телефон Объёмова.

– Как только переехал границу, сразу списали триста рублей, – обиженно произнёс Объёмов, – не знаю, можно ли еще с него звонить.

– Когда вы с ней разговаривали?

– Последний звонок, – ухмыльнулся Объёмов, – не ошибётесь.

Зачем я ей позвонил, он вспомнил гостиничную автостоянку, неверный свет фонаря, объявление на столбе. Ночь, улица, фонарь, Олеся… Ведь я и в мыслях не держал её снять… Провидение. Объёмов вдруг резко успокоился, как если бы воочию увидел ангела-хранителя, распростёршего над ним, точнее над кроватью с тремя головами, непробиваемые крылья. Русская воля, подумал Объёмов, это провидение, которое есть Промысел Божий. Провидение – вне логики, вне математического и любого другого анализа и расчёта. В этом загадка России, которую никто не может разгадать. Россия – единая и неделимая часть Провидения.