Дом Ночи

Страница 11

– Ты все делаешь неправильно, – говорит Охотник. – Ты слишком спешишь, а в этом деле нельзя торопиться. Но главное – держи крепче.

– Крепче? Вот так?

Ива сжимает рукоять так сильно, что у нее белеют костяшки пальцев. Изогнутые плечи лука ходят ходуном. Охотник качает головой:

– Крепче не значит сильнее. Ты держишь лук как палку. Не сжимай его так, будто хочешь его сломать. Расслабь руку… Мягче, мягче…

После должных объяснений ему удается втолковать Иве, чего он от нее хочет.

– А теперь вытяни руку и стой.

– Просто стоять? И все?

– Представь, что ты дерево, а лук – это одна из твоих веток.

Вытянув руку, девочка замирает посреди двора. Мысленно охотник начинает считать: раз, два, три… Не успевает он добраться и до пяти, а Ива уже пританцовывает на месте. Того и гляди начнет скакать, как заяц. Лук дрожит в слабой детской руке.

– Не шевелись, – говорит Охотник. – Стой и не дергайся. Ты – дерево.

– Но… – в голосе Ивы слышится обида. – Матушка говорит, что в Лесу надо быстро бегать. А деревья не бегают!

– Твоя Матушка – мудрая женщина, – кивает Охотник. Он не уверен в слове «женщина», но насчет «мудрая» у него нет сомнений. – Но порой быстро бежать это значит стоять на месте. Дыши ровнее: вдох, выдох… Опять ты скачешь!

– Но я хочу стрелять! – хнычет Ива. – Просто стоять неинтересно!

– Вдох, выдох… Выстрелить ты успеешь, вороненок, но прежде научись правильно держать оружие. Держи крепче.

Сказки камней

Опираясь о крошащийся кирпич, Ива вылезла из туннеля. Пол оказался высоко, пришлось прыгать, а когда она приземлилась, то под ногами захрустели кусочки угля. Ива посмотрела на темный проем. Теперь без посторонней помощи ей не выбраться. Только через дверь, но, чтобы до нее добраться, надо пройти мимо чудища.

Уфф топтался у стены. Широкие ноздри дрожали, и каждый выдох звучал точно завывание ветра.

– Ну? И что ты здесь делаешь? – повторила Ива, пряча страх за строгостью тона. – Раньше я тебя не видела. Ты не приходил на общий ужин.

– Уфф не ходит наверх, – запыхтело чудище. – Уфф – кочегар, он следит за огнем. Нельзя, чтобы огонь погас.

Наверху лютовала зима, но в подвале было очень жарко. Ива пробыла здесь совсем недолго, а одежда уже промокла от пота. Глаза щипало, мокрая челка прилипла ко лбу, на кончике носа повисла большая капля. Ива вытерла лицо ладонями, а когда посмотрела на руки, они оказались черными от сажи. Слишком жарко… И как такое мохнатое чудище все это терпит?

– А почему нельзя, чтобы огонь погас? – спросила она.

Уфф принялся беспокойно озираться. Похоже, он не знал ответа или никогда над ним не задумывался. Когда же вопрос прозвучал, он поставил его в тупик.

– Так говорит Матушка…

– А! Понятно. – Ива шагнула к чудищу, протягивая ему руку. – Я Ива. Матушка Ночи – моя мама.

Уфф уставился на протянутую ладонь, не понимая, что делать дальше. Ива вновь расхохоталась. Звонкое эхо ее смеха заметалось по подвалу: со стен осыпалась копоть, пламя задрожало в печи и отразилось в огромных глазах Уффа.

– Теперь мы должны пожать руки. Так делают все друзья. Мы же друзья?

– Друзья?

Очень осторожно, бочком, чудище шагнуло к девочке и подняло лапу. Когти у него были как костяные ножи – Уфф мог проткнуть ее одним пальцем. Только Ива не испугалась. Еще чего – бояться когтей! Крошечная ладонь утонула в мохнатой лапе.

– Друзья, – повторил Уфф. – Это Матушка Ночи тебя прислала?

– Не, – девочка замотала головой. – Я сбежала от Поварихи. Она переменилась и хотела меня съесть. А я от нее уползла. Что это за место?

– Котельная… А когда придет Матушка?

Ива пожала плечами:

– Не знаю. Хочешь сахару? Я у Поварихи стащила. – Она встряхнула жестяной банкой, и та отозвалась многообещающим стуком. Чудище вздрогнуло, да так, что на мгновение его скрыло облако черной пыли.

– Что такое сахар?

– Да ты что? ! – вытаращилась на него Ива. – Неужели не пробовал? В самом деле?

Уфф покачал головой. Белые рога почти задевали потолок. Он выглядел таким печальным, таким грустным, что у Ивы сердце защемило от жалости. Жуть какая: живет один, в грязном подвале и никогда в жизни не пробовал сахара! Она открыла крышку банки и вытащила самый большой кусок, размером с ее кулак. Желто-коричневые грани заискрились в свете печи – не просто красивый камень, так еще и бесконечно вкусный.

– Вот, держи. – Ива была доброй девочкой, и ей было ни капельки не жалко поделиться сокровищем.

Уфф взял кусок сахара двумя пальцами и поднес к самому носу.

– Это желтый уголь? – спросил он. – Что с ним делать? Бросить в печь? Но тут нет историй.

– Каких еще историй? Это просто сахар. Положи его в рот.

Уфф продолжал разглядывать кусок сахара, вертя его то так, то эдак. Затем перевел взгляд на девочку.

– В рот?

– Ну да! Какой же ты глупый!

Ива топнула ногой, и Уфф с перепугу тут же кинул сахарную голову в пасть. И крепко зажмурился, будто с ним должно было случиться что-то страшное. Но ничего не произошло. Уфф приоткрыл один глаз.

– Ну как? – спросила Ива. – Понравилось? Хочешь еще кусочек?

– Не знаю, – протянуло чудище.

Ива надула губы. Вообще-то она ждала бурных восторгов.

– Как не знаю? Это же сахар, он сладкий!

– В желтом угле нет историй. – Чудище покачало головой. – Уфф не чувствует вкуса… Хочешь вкусный уголь?

Он протопал к деревянному ящику и зачерпнул из него щедрую горсть угля, из которой выбрал один камень. Свою находку он протянул девочке, а остальные бросил обратно.

– Вот здесь хорошая история. Вкусная.

Ива вытаращилась на великана:

– Ты что, ешь камни? Они же несъедобные!

– Уфф ест забытые сны. Так говорит Матушка Ночи.

Читать похожие на «Дом Ночи» книги

«Луч маяка скользнул по палубе, как прожектор по тюремному двору, осветив нечесаную бороду, резкое обветренное лицо, серебряного осьминога на кокарде. Дрогнул боливийский флаг, выхваченный светом. Громко щелкнул тумблер. Помехи ударили шершавой волной, и дядюшка Гаспар невольно пригнулся: шум мог обернуться воем патрульного катера. Крупный шимпанзе отскочил от радиолы, гримасничая. Взахлеб забормотал диктор…»

«Гарик терпеть не мог «Галуаз». Искренне ненавидел приторно-кислый вкус, от которого за версту несло портовыми борделями, и волочащийся за ним шлейф дешевого кортасаровского эстетства. Да только Юлькины приятели, художники-писатели, других сигарет просто не признавали. Всякий раз, когда ее компания собиралась на кухне – попеть песен, да распить пару бутылок дешевого, но обязательно чилийского вина, квартира неизменно пропитывалась «богемным ароматом». Гарика еще неделю потом мутило, и кружилась

Как удачно сфотографировать привидение? Для этого надо понять причины, его порождающие.

«Самое глупое в этой истории то, что Ральф Крокет терпеть не мог китайскую кухню. Ненавидел искренне и во всех проявлениях, не делая поблажек ни пекинской, ни кантонской, ни сычуаньской кулинарии. Неприязнь была давней, и Ральф держался за нее, как клещ, несмотря на попытки друзей и знакомых склонить его к экзотике. У них китайская кухня была в чести, но переубедить Ральфа оказалось не легче, чем проломить кирпичную стену, кидая в нее шарики для пинг-понга. Ральфу приписывали отсутствие вкуса,

«Рыба была очень храброй. Или просто глупой – тут уж как посмотреть. Людвиг Планк постучал пальцами по выпуклому стеклу аквариума, тщетно пытаясь привлечь внимание. Рыба игнорировала его с вызывающей наглостью. Вот и сейчас она лишь глянула круглым глазом и с азартом Кусто углубилась в изучение керамических останков игрушечного галеона. Плавнички трепыхались часто, словно крылышки колибри. Это был пузатый тетрадонт, рыба-шар, похожая на гибрид батисферы и старенького «нюпора»; на боках даже

«Резиновая лодка покачивалась на слабых волнах подземного озера. Электрический фонарь на корме светил еле-еле. От влажности батарея быстро разряжалась, лампа то и дело гасла, но с завидным упорством включалась снова, расплескивая блики по черной, как нефть, воде…»

«Часы остановились в 05:53. Заметил я это не сразу. Я удил рыбу под железнодорожным мостом в Ла-Коста, а когда смотришь на поплавок, время течет по иным законам. Над рекой поднялся такой туман, что о привычном беге секунд можно было забыть. Над водой клубился пар, густой, как взбитые сливки; с прибрежных болот ползли серые лохмотья. В тумане чудилось движение: кривились огромные лица, тянулись изломанные руки, в миг вырастали и исчезали фантастические деревья… Сюрреалистический театр бледных

«Июль слоновьей тушей навалился на город, дыша в лицо зноем. На боках переполненных трамваев, завязших у светофора, вскипало солнце. Перекресток взрывался гудками и руганью, металлический скрежет больно отзывался в ушах; над улицей плыл запах горелой резины. Теодор шел прогулочным шагом, и поток прохожих болтал его, как морская зыбь буек. Лысина побагровела, горячие подтяжки врезались в плечи, раскаленный костюм, казалось, весил целую тонну. От едких капель пота щипало глаза и запотевали очки,

«Трудно сказать, чем привлек Маршала тот залив. Он выехал из Хобарта, намереваясь за пару дней добраться до Кокл-Крик, а уже оттуда к заливу Прайон – фотографировать китов. Но когда за очередным поворотом показалось море, Маршал, неожиданно для самого себя, остановил машину. Залив был самым обычным – узкий фьорд, глубоко врезавшийся в берег, каких немало на южном побережье Тасмании. С дороги открывался вид на тягучее серо-зеленое море и крутые скалы. На их вершинах можно было разглядеть

«Весна на пороге зимы – особое время года. Апрель, беспощадный месяц, грохотал штормами, бился в гранит границы земли. Каждую ночь море нещадно набрасывалось на берег, оставляя вдоль тусклой полоски пляжа намёки на дни творения – медузу, рыбий хребет или панцири крабов; возвращало дары – обглоданные до блеска кости деревьев, кусок весла, бессильный обломок ржавой пружины, оснастки чужих мертвецов…»