Дом Ночи

Страница 12

Ива замотала головой:

– Какие еще сны? Это же просто камни.

– В каждом камне есть сказка, – сказал Уфф. – Надо ее увидеть. Посмотри…

Ива взяла кусок угля. Несмотря на жар в подвале, камень был холодный, как льдинка. В ладонь вонзились крошечные иголки.

– И куда смотреть?

– В камень…

Ива нахмурилась, но все же сделала, как просило чудище. Она таращилась на камень так долго, что у нее заслезились глаза. Но разглядела только отблески пламени на гладких гранях.

– Ты меня обманываешь! – не выдержала Ива. – Здесь ничего нет! Никаких сказок. Так нечестно!

– Уфф не обманывает! Уфф никогда не обманывает! Брось камень в огонь.

Странные дела творились в этой Котельной. Ива шагнула к топке и с размаху швырнула в нее кусок угля.

– Уфф! – раздалось из печи.

– Смотри…

Рыжий язычок пламени осторожно лизнул камень, пробуя его на вкус. И в то же мгновение уголь загорелся. Дыма не было, но в огне Ива заметила черную тень – она заметалась в пламени и исчезла. Птица? Еще одна тень взлетела вверх. Ива заметила ее лишь краем глаза, но ей показалось, что тень похожа на ворона, расправившего крылья.

– Это была сказка про птиц? – прошептала она.

– И про птиц тоже, – отозвался Уфф.

Ива опустилась на корточки перед топкой, глядя на то, как огонь пожирает уголь. И на тени, которые мелькали то здесь, то там. В колышущихся языках пламени ей мерещилось что-то еще. Что-то очень важное, о чем она когда-то знала, но потом забыла. В голове не осталось и следа от воспоминаний. Но они сохранились здесь, в этих камнях и в этом пламени.

Лишь огромным усилием Ива смогла отвести взгляд. Уфф стоял рядом – большой, страшный и в то же время маленький и беззащитный.

– А ты научишь меня слушать сказки камней?

Не зевай

– И-и раз!

Доброзлая Повариха подбрасывает огромный ком теста, ловит его на лету и с размаху швыряет о стол. Удар у нее такой силы, что ком расползается в лепешку. В воздух поднимается мучное облако. Повариха собирает тесто, мнет его толстыми пальцами и снова подбрасывает.

– И-и раз!

Ива, поджав ноги, сидит на табурете в уголке Кухни и смотрит, как Повариха готовит ужин. Зрелище завораживает, Ива может наблюдать за ним часами. Ей кажется, что она попала в сердце огромного сложного механизма. Крошечная песчинка внутри гигантских часов, того и гляди ее раздавят крутящиеся шестеренки. Но снаружи ведь ничего такого не увидишь?

Повариха делает тысячу дел одновременно. Ни секунды она не стоит на месте, она везде и всюду. Вот она месит тесто мускулистыми руками, а мгновение спустя уже стоит рядом с кипящим котлом и помешивает там огромной поварешкой, затем она кидает что-то на раскаленную сковородку… Все звенит, пыхтит, бурлит и скворчит – сотни разнообразных звуков сливаются в удивительную кухонную симфонию. Повариха ведет ее, как умелый дирижер, заставляя одни инструменты звучать громче, другие тише, меняя темп и ритм. А иногда и сама начинает притопывать да пританцовывать, звенеть кастрюлями и сковородками. Ива этого не знает, но на самом деле все это джаз.

Лицо и руки Поварихи белые от муки, сразу и не поймешь, в добром ли она обличье или успела перемениться. Но улыбка у нее широкая, от уха до уха, а значит, все хорошо. Крупные зубы переливаются перламутром. Капельки пота разрисовали ее щеки извилистыми дорожками. Завтра – первый день зимы, и в доме Матушки Ночи будет праздник. Повариха старается вовсю, чтобы он удался на славу. Придут гости, многие – издалека, и она не хочет ударить в грязь лицом.

Повариха замирает перед огромным котлом, в котором пузырится бледно-желтое варево, и швыряет туда щедрую горсть молотого перца. И тут же оглушительно громко чихает, да так, что вся мука осыпается с ее лица, и оно вновь становится благородного цвета лесного ореха. Апчхи! От неожиданности Повариха замирает с открытым ртом. Сейчас она похожа на огромную и очень удивленную жабу.

Ива хохочет и стучит себя ладонями по коленкам, подхватывая кухонный ритм. Так смешно! А мгновение спустя что-то мягкое и липкое шлепается на макушку. Ива замолкает. Подняв руку, она снимает с головы кусок мокрого теста. Возмущению ее нет предела:

– Эй! Так нечестно!

– А ты не зевай! – весело кричит Повариха. – Зазеваешься – мигом окажешься в котле!

– И ты сваришь из меня суп? ! – в притворном ужасе Ива закатывает глаза. – Не ешь! Не ешь меня!

– Не сегодня, девонька моя, – отвечает Повариха. – Не сегодня. Но помни: в Большом Лесу хватает тех, кто не прочь полакомиться такой хорошенькой девочкой. Ам! Даже косточек от тебя не останется!

Оказавшись рядом с Ивой, Повариха треплет ее за щеку и уносится дальше, захваченная круговоротом кухонных дел. Там посолить, там поперчить, здесь отбить мясо, тут замесить тесто – и как она везде успевает?

– А ты была в Большом Лесу? – спрашивает Ива. Сколько она себя помнит, Повариха ни разу не выходила за ограду.

Повариха замирает и смотрит на девочку так внимательно, что той становится не по себе. Ива елозит на табурете, того и гляди протрет дырку на юбке.

– Была, – наконец говорит Повариха. – Давно. Еще до того, как пришла в этот дом. Доброму человеку там нечего делать.

Тут бы стоило прикусить язык, но Ива не может сдержаться:

– А злому?

Повариха стоит напротив разделочной доски, на которой лежит толстая рыбина с зеленой чешуей. В руке у Поварихи блестит широкий тесак. Одним ударом она отсекает рыбине голову; нож глубоко вонзается в дерево. Повариха вытирает руки о передник.

– А злых людей там и без меня хватает. Ты, главное, не зевай…

Забытые сны

Пока Уфф искал подходящие камни, Ива в нетерпении расхаживала по Котельной. Чего он так возится? На ее взгляд, все камни были абсолютно одинаковыми – бери любой. Но Уфф пыхтел и сопел, с громким скрипом ворочал уголь, выискивая что-то особенное.

– Ой! – сказала Ива, останавливаясь у дальней стены. – У тебя здесь дыра!

Читать похожие на «Дом Ночи» книги

«Луч маяка скользнул по палубе, как прожектор по тюремному двору, осветив нечесаную бороду, резкое обветренное лицо, серебряного осьминога на кокарде. Дрогнул боливийский флаг, выхваченный светом. Громко щелкнул тумблер. Помехи ударили шершавой волной, и дядюшка Гаспар невольно пригнулся: шум мог обернуться воем патрульного катера. Крупный шимпанзе отскочил от радиолы, гримасничая. Взахлеб забормотал диктор…»

«Гарик терпеть не мог «Галуаз». Искренне ненавидел приторно-кислый вкус, от которого за версту несло портовыми борделями, и волочащийся за ним шлейф дешевого кортасаровского эстетства. Да только Юлькины приятели, художники-писатели, других сигарет просто не признавали. Всякий раз, когда ее компания собиралась на кухне – попеть песен, да распить пару бутылок дешевого, но обязательно чилийского вина, квартира неизменно пропитывалась «богемным ароматом». Гарика еще неделю потом мутило, и кружилась

Как удачно сфотографировать привидение? Для этого надо понять причины, его порождающие.

«Самое глупое в этой истории то, что Ральф Крокет терпеть не мог китайскую кухню. Ненавидел искренне и во всех проявлениях, не делая поблажек ни пекинской, ни кантонской, ни сычуаньской кулинарии. Неприязнь была давней, и Ральф держался за нее, как клещ, несмотря на попытки друзей и знакомых склонить его к экзотике. У них китайская кухня была в чести, но переубедить Ральфа оказалось не легче, чем проломить кирпичную стену, кидая в нее шарики для пинг-понга. Ральфу приписывали отсутствие вкуса,

«Рыба была очень храброй. Или просто глупой – тут уж как посмотреть. Людвиг Планк постучал пальцами по выпуклому стеклу аквариума, тщетно пытаясь привлечь внимание. Рыба игнорировала его с вызывающей наглостью. Вот и сейчас она лишь глянула круглым глазом и с азартом Кусто углубилась в изучение керамических останков игрушечного галеона. Плавнички трепыхались часто, словно крылышки колибри. Это был пузатый тетрадонт, рыба-шар, похожая на гибрид батисферы и старенького «нюпора»; на боках даже

«Резиновая лодка покачивалась на слабых волнах подземного озера. Электрический фонарь на корме светил еле-еле. От влажности батарея быстро разряжалась, лампа то и дело гасла, но с завидным упорством включалась снова, расплескивая блики по черной, как нефть, воде…»

«Часы остановились в 05:53. Заметил я это не сразу. Я удил рыбу под железнодорожным мостом в Ла-Коста, а когда смотришь на поплавок, время течет по иным законам. Над рекой поднялся такой туман, что о привычном беге секунд можно было забыть. Над водой клубился пар, густой, как взбитые сливки; с прибрежных болот ползли серые лохмотья. В тумане чудилось движение: кривились огромные лица, тянулись изломанные руки, в миг вырастали и исчезали фантастические деревья… Сюрреалистический театр бледных

«Июль слоновьей тушей навалился на город, дыша в лицо зноем. На боках переполненных трамваев, завязших у светофора, вскипало солнце. Перекресток взрывался гудками и руганью, металлический скрежет больно отзывался в ушах; над улицей плыл запах горелой резины. Теодор шел прогулочным шагом, и поток прохожих болтал его, как морская зыбь буек. Лысина побагровела, горячие подтяжки врезались в плечи, раскаленный костюм, казалось, весил целую тонну. От едких капель пота щипало глаза и запотевали очки,

«Трудно сказать, чем привлек Маршала тот залив. Он выехал из Хобарта, намереваясь за пару дней добраться до Кокл-Крик, а уже оттуда к заливу Прайон – фотографировать китов. Но когда за очередным поворотом показалось море, Маршал, неожиданно для самого себя, остановил машину. Залив был самым обычным – узкий фьорд, глубоко врезавшийся в берег, каких немало на южном побережье Тасмании. С дороги открывался вид на тягучее серо-зеленое море и крутые скалы. На их вершинах можно было разглядеть

«Весна на пороге зимы – особое время года. Апрель, беспощадный месяц, грохотал штормами, бился в гранит границы земли. Каждую ночь море нещадно набрасывалось на берег, оставляя вдоль тусклой полоски пляжа намёки на дни творения – медузу, рыбий хребет или панцири крабов; возвращало дары – обглоданные до блеска кости деревьев, кусок весла, бессильный обломок ржавой пружины, оснастки чужих мертвецов…»