Колымская Сага - Ирина Беседина

Такое предисловие к разговору несколько озадачило друзей. Людмила предстала перед ними не такой, как они её знали. У неё была тайна.

Все задумались.

– Людмила, мы не будем пытать тебя о большем. Ты передала наши ходатайства, и за это спасибо. Говори, зачем пришла, – сказал Лев.

– Да, переходи к делу, – подтвердил Михаил.

Людмила подняла глаза, вздохнула, печально улыбнулась.

– Вы, вероятно, слышали, что недавно сгорело общежитие холостяков. Причины пожара пока не ясны. Но на месте пожара был обнаружен обгоревший труп. Следствием установлено, что это дневальный общежития. Пожар признан несчастным случаем вследствие халатности этого дневального.

– Мы видели пожар. Но рассудили, что нам туда нельзя. Помощь от нас сомнительна. Имеющимся количеством воды ничего не зальёшь, песком такой пожар не закидаешь. Да его и нет под рукой. А вести о пожаре нам принёс Врангула.

– Правильно рассудили. Однако я должна сказать вам, что не всё так невинно, как кажется. Наш док осмотрел тело дневального и обнаружил, что его голова повёрнута наоборот.

– Это как?

– Кто-то повернул его голову задом наперёд, понятно? Не мог же он сам отвинтить себе голову! Значит, это не был несчастный случай. Мы с Бергом провели кое-какое дознание и выяснили, что один из тех, кто первым кричал о пожаре, должен знать причину его возникновения. Его надо допросить. Привлекать к этому следственные органы мы не можем. Вы сами понимаете почему. Расширять круг людей, знающих об этом, мы тоже не можем. Иначе будет ненужная паника на прииске. Люди станут бояться работать и оставлять своих детей. Поэтому я прошу вас помочь провести допрос этого человека.

Людмила замолчала.

– Я не могу пытать человека. Я врач, а не заплечных дел мастер, – ответил Михаил.

Близинский вообще молчал.

– Я приблизительно предвидела, что вы ответите. Но кто вам сказал, что, чтобы допросить человека, его надо пытать? Его просто надо хорошо спросить. К тому же присутствие сразу троих мужчин внушит ему страх. А страх развяжет язык. Не забывайте, что убитый дневальный хотел жить. Ситуация может повториться. Мы должны знать, кто и почему поджёг дом, и кто совершил убийство. Нужно только ваше молчаливое присутствие. Оно достаточно хорошо подействует на психику этого человека. Мне кажется, он далеко не храбрец.

– Когда эту операцию надо провести?

– Завтра. Уберите, пожалуйста, все инструменты и приспособления от любых глаз. Наденьте на лицо маски. Я вам сделаю их. Он не должен вас видеть, чтобы не выдать. Открытое лицо будет только у Берга. Я ещё приду завтра с утра. Ваше участие ограничится только молчаливым присутствием. Бить его никто не будет.

– Хорошо, мы постараемся помочь в этом вопросе. Но я предупреждаю, ни в какой экзекуции я не буду участвовать. Допросов я повидал достаточно.

– Я совершенно с тобой солидарен, Михаил, – сказал Лев.

– Договорились. Теперь перейдём к вашему вопросу. Мне необходимы адреса проживания ваших семей.

– Моя семья может быть только в Томске. У нас там родня. Моя жена томичка.

– Хорошо. Я так и сказала своей подруге. Мне нужен адрес вашей семьи, Лев. Вы должны понимать, что члены вашей семьи не могут знать ничего о вашей жизни. Им будет сказано, что вы живы. Они состоят на учёте и обязаны сообщить властям обо всём, что им станет известно.

– Спасибо, Людмила. Адрес я вам напишу. Только как вы его теперь сообщите? Письма наверняка контролируются.

– Я подумаю. Может быть, будет оказия. Но это не раньше лета, когда в Магадан прибудут суда.

Людмила ушла домой.

– Я поговорила с нашими подопечными. Они со скрипом, но согласились, – сказала она Бергу.

– Почему со скрипом?

– Они беспокоятся, что ты будешь пытать этого человека. Они считают, что допрос – это обязательно выбивание нужного признания, экзекуция. А в любой экзекуции они не могут участвовать. Им хватило этого во время ареста и допросов.

– Ну, а ты как думаешь?

– Я думаю, как и ты.

– А я как думаю?

– Ты думаешь нагнать страху и хорошенько допросить, то есть задать вопросы и получить ответы, без битья, – ответила Людмила.

– Попробуем так. В случае чего пригрожу, что отдам его следователю.

– Да, ты знаешь, что я сказала твоим гостям одеть маски. Они не должны показывать ему лицо.

– Какие маски? Ну и выдумщица же ты!

– Нет, я вполне серьёзно. Я сделаю им маски. Возьму новые чулки, прорежу отверстия для глаз. Ему так даже страшнее будет. Во сколько мы должны быть готовы?

– Я думаю его пригласить часов на девять утра. Тебя там не должно быть. Это мужской разговор.

– Но как же без меня? – обиженно возразила Людмила.

– А вот так, без тебя и без Врангулы. Вас там не должно быть и близко. Я тебе сам всё расскажу. Это моё твёрдое слово.

– Ты что, собираешься его бить?

– Нет. Ты меня будешь стеснять. Я не смогу при тебе быть естественным и таким, как надо. Даже близко тебя не должно быть.

* * *

Как только Зеников зашёл, две огромные немецкие овчарки по команде Берга легли около двери. Андрей испуганно огляделся. Из соседней комнаты вышли двое в масках. Сели молча у стола по разные стороны от Берга.

– Отто Карлович, что это значит? – спросил Зеников дрожащим голосом.

– Это значит, что нам кое-что известно о возникновении пожара. Есть свидетели, которые видели, как ты перед пожаром пробежал в общежитие. А спустя некоторое время вышел, обежал два раза вокруг дома и только после этого стал кричать.

– Не виноват я. Ей богу, не виноват! Я не поджигал и ничего не знаю.

– Врёшь! Ты знаешь, что там был дневальный. Почему ты не разбудил его? Ты ведь первый знал о пожаре. Огонь только начался. Он только показался из среднего окна, когда ты стал кричать. Ты мог разбудить человека и потушить начинающийся пожар.

Зеников дрожал.

– Я ничего не знаю. Я не виноват.

– Хорошо. Ты не виноват. Но ты скрываешь от нас то, что должен рассказать.