Блондинка - Джойс Кэрол Оутс

Элси перелистывала дневник, руки у нее дрожали (у нее! Элси Пириг! да она ли это? ), она боялась увидеть то, чего ей вовсе не хотелось увидеть. Однако ничего интересного в дневнике Нормы Джин не обнаружилось, по крайней мере на первый взгляд. Там были стихи, переписанные, по всей видимости, из каких-то книжек или учебников аккуратным школьным почерком Нормы Джин.

        Птичка в небо залетела высоко,

        Что уже как будто и не в небе.

        Рыба в море заплыла так глубоко,

        Что уже и плыть как будто негде.

И еще:

        Если видит все слепой,

        Как же быть тогда со мной!

Это стихотворение Элси понравилось, но она не понимала смысла других, особенно если рифма в них была нечеткой, не такой, как положено в стихах.

        Сама я Смерти не звала,

        Но Смерть была ко мне добра,

        Приехала и увезла в карете.

        Втроем в карете – я, Она

        И, кажется, Бессмертие.

Еще менее понятными были молитвы – по догадке Элси, молитвы Христианской науки. Очевидно, бедняжка свято верила во всю эту чепуху, которую столь прилежно переписала, по молитве на страничку.

Отец Небесный

Дай мне слиться с Твоим совершенством

Во всем что Вечно – Духовно – Гармонично

И пусть Божественная Любовь отринет все Зло

Ибо Божественная Любовь Вечна

Помоги мне любить Тебя как любишь Ты

И нет БОЛИ

Нет БОЛЕЗНИ

Нет СМЕРТИ

Нет ПЕЧАЛИ

Лишь одна БОЖЕСТВЕННАЯ ЛЮБОВЬ

ОТНЫНЕ И ВО ВЕКИ ВЕКОВ.

Как хотя бы понимать все это, не говоря уже о вере? Может, душевнобольная мать Нормы Джин тоже была последовательницей Христианской науки и девочка от нее всего этого нахваталась? Тогда удивляться нечему. Интересно, не эта ли ересь подтолкнула несчастную к самому краю? Или она, оказавшись на краю, вцепилась в Христианскую науку в попытке спастись? Элси перевернула еще одну страницу.

Отец Небесный

Спасибо Тебе за новую Семью!

Спасибо за тетю Элси, которую я так люблю!

Спасибо за мистера Пирига, который так добр ко мне!

Спасибо за этот новый Дом!

Спасибо за новую школу!

Спасибо за новых друзей!

Спасибо за новую жизнь!

И помоги моей Маме поправиться

И пусть над ней воссияет Вечный Свет

И будет освещать всю ее жизнь

И помоги Маме любить меня

Так, чтобы она больше никогда не захотела сделать мне больно!

Благодарю Тебя Отец Небесный. АМИНЬ.

Элси быстро захлопнула дневник и сунула его в ящик комода, под белье Нормы Джин. Ощущение было такое, будто ее пнули в живот. Она была не из тех женщин, что любят рыться в чужих вещах, она терпеть не могла тех, кто сует нос в чужие дела. И черт побери, как же ей было противно, что Уоррен и эта девчонка довели ее до такой крайности!

Спускаясь по лестнице, она чуть не упала, так разволновалась. И твердо решила: надо убедить Уоррена, что девочке здесь не место. Она должна уйти.

Но куда?

Мне плевать куда, к чертовой матери! Вон. Вон из этого дома!

Ты что, взбесилась? Снова отправить ее в приют? Без всяких на то причин?

Хочешь, чтобы я ждала, пока она появится, эта причина? Ты, сволочь?

Называть Уоррена Пирига сволочью весьма рискованно, пусть даже ты рыдаешь от обиды. Тебе вполне могут врезать кулаком по физиономии. Ей довелось видеть однажды (правда, тогда Уоррен был пьян и взбешен сверх всякой меры; были особые обстоятельства, поэтому она его и простила), как он пробил кулаком дверь, которую она успела захлопнуть и запереть за собой. В последний раз, когда врач его взвешивал, Уоррен Пириг весил двести тридцать фунтов, а она, Элси, ростом пять футов два дюйма, – всего около ста сорока фунтов. Дальше считайте сами!

Как говорят про боксеров, они в разных весовых категориях.

Итак, Элси решила ничего не говорить Уоррену. И держаться от него подальше, как женщина, которая уже в чем-то провинилась. Как в песне Фрэнка Синатры, которую все время передают по радио: «Никогда не улыбнусь я снова». Но Уоррен работал по двенадцать часов в сутки, возил истертые шины на завод на восточной окраине Лос-Анджелеса, где их скупали на переработку. И до 6 декабря 1941 года, то есть ровно за день до Пёрл-Харбора, платили ему меньше пяти центов за фунт. («Интересно, сколько же они теперь платят? » – взволнованно спрашивала Элси, и Уоррен, глядя куда-то поверх ее головы, отвечал: «Едва хватает, чтобы окупить все эти хлопоты». Они были женаты вот уже двадцать шесть лет, но Элси так и не знала, сколько же в год зарабатывает Уоррен наличными. )

Это означало, что Уоррена не бывало дома целыми днями, а когда он поздним вечером возвращался к ужину, ему было не до болтовни. Он мыл лицо и руки до локтей, доставал из холодильника бутылку пива и садился за стол. Ел, а потом, покончив с едой, отваливался от стола, и уже через несколько минут из спальни доносился его храп. Он валился на кровать в одежде и, едва успев снять ботинки, засыпал мертвым сном. Если она, Элси, будет держаться от него на почтительном расстоянии, пусть даже с поджатыми губами и исполненная негодования, он того не заметит.

Завтра у них была большая стирка, и Элси даже позволила Норме Джин пропустить утренние занятия в школе, чтобы та помогла ей с подтекающей стиральной машиной марки «Кельвинатор», и отжималкой, в которой вечно что-то заедало, и корзинами с выстиранной одеждой, которые надо было выносить на задний двор, чтобы развесить белье на веревках (вообще-то, это было против правил округа – не пускать ребенка в школу по столь неуважительной причине, но Элси знала: Норма Джин никогда не проболтается, в отличие от пары других неблагодарных негодяек, которые в прошлом не раз закладывали ее властям).

Пожалуй, сейчас было не самое подходящее время заводить столь серьезный разговор, пока Норма Джин, веселая, вспотевшая, безропотно делала всю эту нелегкую работу. Она даже напевала себе под нос приятным хрипловатым голосом популярные песенки из еженедельной передачи «Ваш хит-парад». Норма Джин поднимала влажные простыни тонкими, но на удивление сильными руками и закрепляла их прищепками на веревке, а Элси – в соломенной шляпе, чтобы защитить глаза от солнца, с сигаретой «Кэмел» во рту – пыхтела, как старая кляча. Несколько раз Элси, оставив Норму Джин одну во дворе, заходила в дом – то в туалет, то выпить чашечку кофе, то позвонить по телефону. Стояла, прислонившись к кухонной столешнице, и видела в окне пятнадцатилетнюю девочку: та, стоя на цыпочках, как балерина, развешивала белье; видела ее симпатичную круглую попку и любовалась ею, хоть Элси и не была лизой.