Красный рынок - Скотт Карни

Итак, добро пожаловать на красный рынок.

Красные рынки – продукт противоречий, которые возникают, когда социальные табу, окружающие человеческое тело, вступают в конфликт с желанием человека жить долго и счастливо. Если рынки обычных товаров можно описать алгебраически, то красные рынки требуют математического анализа. В каждом уравнении содержатся одновременно ноль и бесконечность. Красные рынки существуют на краю важных событий, изменяющих жизнь поставщика или покупателя. Покупка плоти ведет к пожизненному долгу покупателя перед тем, кому эта плоть принадлежала ранее, даже если он того и не сознает. Благодаря этой связи и тому, что мы обычно отказываемся от языка коммерции, когда имеем дело с телами, на всех красных рынках сделки ведутся на забавном языке альтруизма. У почек, крови и спермы нет продавцов – есть «доноры». Приемные родители усыновляют бедных детей, а не создают прибавочную стоимость для собственной семьи.

И тем не менее, несмотря на все эти глубокие связи, цены в твердой валюте на человеческие тела и органы хорошо известны, а предложение, во многом благодаря огромному населению бедных стран, практически безгранично.

В Египте, Индии, Пакистане, на Филиппинах целые деревни продают органы, сдают в аренду материнские утробы и отписывают права на собственные тела после смерти, притом не только под принуждением, но и в рамках взаимовыгодной сделки. Посредники, занимающиеся торговлей органами (часто это больницы и правительственные организации, но иногда и на редкость беспринципные преступники), стараются купить их как можно дешевле и одновременно убедить покупателей, что органы получены этичным путем. Хотя процесс добычи органов порой внушает ужас и отвращение, конечная сделка часто совершенно легальна и обычно санкционирована стремлением спасти человеческие жизни. Преступления окутаны флером альтруистических идеалов.

В отличие от всех остальных сделок, с которыми мы сталкиваемся в нашей жизни, при покупке на красном рынке мы оказываемся в долгу перед всеми промежуточными звеньями, от источника органов до конечного результата. Пожалуй, нет другой такой сделки, при которой в голове звенел бы этический тревожный звоночек, как покупка органов других людей. Вопрос о том, что следует считать «этическим источником», должен быть серьезно рассмотрен каждым выгодоприобретателем на красном рынке.

Если нам нужно тело для жизни, то как можно расходовать какие-либо органы? Если речь идет о пересадке живого органа, то как больной человек может получить органы здорового? Какими критериями следует руководствоваться, перевозя ребенка из третьего мира в первый? Красные рынки неизбежно имеют довольно неприятный побочный социальный эффект: при сделке плоть всегда движется вверх по социальной лестнице и никогда вниз. Даже без какого-то криминала неупорядоченные свободные рынки подобны вампирам: они высасывают здоровье и силу из гетто с бедными донорами и отдают их органы богачам.

Сторонники красных рынков часто указывают на то, что люди, добровольно продающие свои органы, выигрывают при сделке. Полученные деньги, как предполагается, позволяют им оттолкнуться от глубин бедности и обрести более высокий общественный статус.

В конце концов, разве не нам принадлежит решающее слово в вопросе о том, что делать со своими телами? Логика здесь, вероятно, в том, что собственная плоть – это самая последняя страховка, которая поможет человеку выбраться из отчаянной ситуации. Реальность, однако, такова, что люди, продающие органы и тела, редко могут изменить жизнь к лучшему. Социологи давно знают, что это лишь мечты [3 - Существует множество научной литературы о социальных последствиях продажи почек. Хотя среди авторов преобладают активные сторонники рынка продажи органов, большинство статей написано экономистами и хирургами-трансплантологами. Яркий пример – статья Лоуренса Коэна “Where It Hurts” («Где болит»), появившаяся в 1999 году в журнале “Daedalus”. Или же можно почитать весьма откровенно названную статью “Economic and Health Consequences of Selling a Kidney in India” («Экономические и медицинские последствия продажи почки в Индии») за авторством Мадхава Гойяла и др. в номере JAMA за октябрь 2002 года. См. также библиографию к этой книге. ]. Долгосрочных выгод от продажи собственных органов не существует, а риски есть.

Есть лишь одна ситуация, при которой социальный статус человека может вырасти с той же скоростью, что и цена органа на рынке. И это случай, когда тело продается оптом – на международном рынке усыновления.

Для миллионов сирот во всем мире усыновление по крайней мере внешне решает важную социальную проблему. Дети в любом случае уходят с неустойчивых позиций в низах общества и оказываются в финансово стабильных домохозяйствах, где о них будут заботиться. Однако рынок усыновлений, как и всякий другой, регулируется спросом. На Западе, на который приходится большая часть международных усыновлений, предпочитают детей с более светлой кожей, что приводит к расовым предубеждениям в сиротских приютах. В Америке детские дома наглядно демонстрируют общую расовую политику. Белых сирот усыновляют почти моментально, а чернокожие часто живут в приютах до взросления.

Еще хуже дела обстоят в странах, где основным критерием служит не национальность ребенка, а его здоровье. В Индии, Китае, Замбии, Гватемале, Румынии, Корее, на Самоа плохо организованные детские дома, как доказано, препятствуют нормальному развитию детей. Как бы ужасно это ни звучало, в этих странах (да и почти по всему третьему миру) бизнес-модель для усыновлений очень напоминает рынок бананов. Если ребенок или фрукт слишком долго остается в приюте (на складе), на рынке за него едва ли что-то дадут. Только дети, едва попавшие в детдом, имеют возможность найти семью, и приюты часто гребут деньги лопатой за каждое международное усыновление. Хотя дети действительно благодаря этому поднимаются вверх по социальной лестнице, дисбаланс между длительностью содержания и стоимостью продажи ребенка приводит к тому, что агентствам нужна либо очень высокая текучка, либо какой-то новый способ быстро получать детей для усыновления. У этой проблемы есть решения как легальные, так и незаконные.

До 1970-х годов в мире проводились эксперименты по открытой торговле органами. Битвы на тему того, должна ли продажа плоти быть легальной, разгорались прежде всего вокруг крови. В 1901 году венский ученый Карл Ландштейнер открыл существование четырех разных групп крови, чем положил начало эре безопасного переливания. До того переливание крови напоминало русскую рулетку. Вы могли выжить или умереть в муках прямо на операционном столе, пока озадаченные хирурги только чесали бы в затылке, наблюдая за коагуляцией несовместимых групп крови. Открытие Ландштейнера пришлось очень кстати: вскоре началась Первая мировая война, и сотни тысяч прямых переливаний от человека к человеку помогли выжить множеству солдат. К началу Второй мировой войны в банках крови уже накопилось достаточно материала, чтобы она стала настоящим оружием, позволяющим раненым солдатам возвращаться в строй. На взлетевший спрос клиники по сбору крови отреагировали тем, что стали предлагать деньги любому, кто готов сдать пинту [4 - Пинта – единица объема в английской системе мер. 1 английская пинта = 0, 56 л. – Прим. ред. ] крови. Непосредственным преимуществом увеличения количества доступной крови стало то, что врачи теперь могли проводить больше полостных операций: потеря крови перестала быть препятствием. Это привело к многочисленным достижениям в медицине.